Глава 24

Делать нечего, пришлось идти на кухню. Там на столике лежал пакет с ягодами. Я вытряхнул их в дуршлаг и сунул под струю воды.

– Что вы делаете! – воскликнула Анжелика, входя в кухню.

– Ягоды мою, – ответил я.

– Нет, на такое способен лишь мужчина, – захихикала девица. – Зачем включили воду на полную мощность? Гляньте, как брызги летят!

С этими словами она уменьшила напор и стала отщипывать плодоножки. Я с благодарностью посмотрел на нее. Не сочтите меня лентяем, но я ненавижу все связанное с приготовлением пищи. Не спорю, встречаются мужчины, которые великолепно жарят мясо и филигранно готовят суп, но я не из их когорты.

Анжелика, заметив мой взгляд, кокетливо прищурилась.

– Ваня, вы женаты?

– Нет.

– А были?

– Нет.

– Да? – игриво протянула Лика. – И почему?

– Проблемы со здоровьем, – брякнул я.

Когда мужчина моих лет заявляет такое, девушки, как правило, теряют к нему всякий интерес. Никому неохота ухаживать за недужным супругом, подавая ему в кровать куриный бульон. Вообще говоря, девицы сами предпочитают быть объектами ухаживаний.

Но Лику мое заявление не смутило.

– Это ерунда, – сказала она, – хотите, познакомлю вас с папой? У него в клинике лечат все!

– Ваш отец медик?

– А вы не знали?

– Откуда бы!

– И я не знала, что у Антона такой красивый холостой двоюродный брат, – прошептала Лика и словно невзначай прижалась ко мне костлявым боком.

Сообразив, что она решила поохотиться, я выглянул в коридор и крикнул:

– Где сливки?

– Конечно же, в холодильнике, – раздраженно ответила маменька, – на дверце, сбоку.

Я распахнул рефрижератор. Лика решила не упустить свое. Она швырнула последнюю клубничку в тарелку, подошла ко мне, снова прижалась и прошептала:

– Здесь два баллончика, который из них? Ваня, прочтите, я не владею иностранными языками.

Нет бы сказать: «Я тоже!» – но часто ли вам попадался мужчина, способный признать, что он чего‑то не умеет? Один из вторичных мужских половых признаков – это твердая уверенность в том, что ты знаешь все. Я взял баллончик в руки. Сейчас разберемся!

Честно говоря, читать инструкцию, написанную мелкими буковками, мне было не нужно, она оказалась на английском. А я в школе пытался учить немецкий, имел по нему твердую тройку и в случае крайней необходимости могу выговорить:

– Ищь хайсе Ваня, ищь воне им Москау. Москау ист шен<Меня зовут Ваня, я живу в Москве, Москва красивая. (Искаженный немецкий.)>.

В институте меня отчего‑то отправили во французскую группу, и я за пять лет выучил текст «Моя комната», даже сейчас помню, что стол на языке Гюго «табль». Больше в памяти ничего не осело. А уж английский для меня вообще темный лес. Но мне совершенно не хочется выглядеть кретином в присутствии дамы, пусть даже такой, как Анжелика, поэтому я храбро схватил баллончики.

Слава богу, западные производители считают, что любой покупатель идиот, поэтому помещают на упаковках картинки. Зеленый спрей украшало изображение пирога, стоящего на столе, красный имел другую иллюстрацию: молодая девушка с не правдоподобно тонкой талией, в цветастом фартуке и перчатках держит в правой руке баллончик с обильно лезущей из него белой пеной. В ее левой длани зажата лопаточка, похожая на мастерок.

– Сливки здесь, – радостно сказал я и потряс красный баллончик.

Впрочем, вполне вероятно, что и в зеленом – калорийный молочный продукт, но, учитывая тот факт, что нарисован только пирог... Бог знает, что там на самом деле: сахарная пудра, дрожжи, корица... А на красном четко видна белая горка пены.

– Ах, Ваня, – всплеснула руками Лика, – вы такой умный, такой образованный!

Я улыбнулся. Девица не так уж дурна собой, тощевата малость, но мне никогда не нравились толстухи.

– Давайте разложим ягоды, – блестела глазами Анжелика, – потом напшикаем сливок, а сверху украсим веточкой мяты. Там, в холодильнике, есть пучок, я только что видела.

Спустя десять минут «икебана» была готова. Лика последний раз прижалась ко мне и прошептала:

– Положу тебе в карман свою визитку, позвони, не пожалеешь!

Я сделал вид, что не услышал заявления, и выскочил в коридор с такой скоростью, словно за мной гнались Али‑баба и сорок разбойников.

Лет десять назад – у меня еще тогда не было машины – я увидел в метро прехорошенькую девочку, просто куколку: облако кудрявых волос и наивно распахнутые небесно‑голубые очи.

Я никогда не знакомлюсь на улице, но тут не выдержал, подошел и задал традиционный вопрос:

– Девушка, что вы делаете сегодня вечером? Нимфа обозрела меня, открыла прелестный ротик и хриплым, совсем не нежным голоском сообщила:

– Все!

Честно говоря, я стушевался, а девица хихикнула и уточнила:

– За золотую цепочку даже больше...

Пронесясь по коридору, я влетел в гостиную.

– Боже, как долго! – возмутилась Николетта. – Чем вы там занимались?

– Целовались, – заржал Антон, – обнимались у стола, ха‑ха‑ха!

Интересно, было бы ему так весело, узнай он, как откровенно приставала ко мне Анжелика?

– Мне вот эту, – заявил Антон и, схватив миску с самым большим количеством сливок, моментально сунул в жадный рот ложку.

– Вкусно? – спросила Николетта. Антоша выпучил глаза и промычал:

– М‑м‑м.

– Так здорово, что язык проглотил? – усмехнулся я и сел в кресло.

Маменька решила кокетничать и, закатив глаза, сказала:

– О... так хочется клубники, но я вчера встала на весы и поняла: кошмар, ужас, катастрофа. Антоша, ты почему не ешь?

Двоюродный братец молча сидел на диване. «Небось подавился от жадности», – подумал я, но через мгновение сообразил, что с Антоном творится неладное.

На лбу братца выступила испарина, глаза почти выкатились из орбит.

– Тебе плохо? – испугался я.

– М‑м‑м, – простонал Антон.

Маменька кинулась к любимцу:

– Дорогой, скажи скорей, где болит?

По‑прежнему молча, Антон делал какие‑то странные движения руками, он то разводил их в разные стороны, то сводил вместе.

– Послушай, – рассердился я, – хватит идиотничать, немедленно объясни, в чем дело?

– Да, Тошенька, скажи скорей, дружочек, – засюсюкала маменька.

Антон перестал изображать ветряную мельницу. Он ткнул пальцем сначала в меня, а потом в остатки клубники со сливками, по его красным щекам неожиданно потекли слезы.

– Так, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, процедила маменька, поворачиваясь ко мне, – ты опять за свое!

– Я?! Что я сделал?

– Снова подсунул Антоше вместо сахара соль, – она затопала ногами, – ты сто раз проделывал с ним такие штуки!

Правильно, а сверхумный Антон каждый раз попадался на одну и ту же уловку. Кстати, когда он решил отомстить мне той же монетой и во время очередного воскресного сборища любезно подал солонку, я, смущенный его приветливостью, сначала осторожно попробовал белую пыль и, сообразив, что передо мной сода, мигом вывернул всю емкость в суп негоднику. Только все это происходило более трех десятилетий назад.

– Николетта, мне же не семь лет, чтобы веселиться подобным образом, – возмутился я.

– Ну не знаю, – скривилась маменька, – видишь, он молчит и ясно дает понять: сливки невкусные.

Я обозлился:

– Нормальный продукт, попробуй сама.

– Ладно, – неожиданно прищурилась Николетта, – сейчас съем ложечку, только из креманки Антоши! И если там окажется соль... Имей в виду, Вава, накажу тебя.

Я пожал плечами: ну не смешно ли! Николетта собралась поставить сына в угол. Маменька схватила ложку, зачерпнула белую пену, подергала носиком и заявила:

– Запах чисто химический, не похоже на натуральный продукт, и консистенция странная, очень вязкая, как пластилин!

Я промолчал. Какой же наивной надо быть, чтобы ожидать от сливок из баллончика аромата, вкуса и качества подлинного молочного лакомства.

Николетта открыла накрашенный ротик, сунула в него ложечку и уставилась на меня.

– Ну что? – поинтересовался я. – Убедилась? Никакой соли или соды!

– М‑м‑м, – простонала маменька.

– М‑м‑м, – подхватил Антон.

– Ой, – заверещала, входя в комнату Лика. – Что это с ними, а?

– Не знаю, – совершенно искренне ответил я, – съели клубнику и завыли.

– Да? – изумилась Лика. – А я попробовала ягоды, когда мыла, и ничего.

Внезапно Антон вскочил и выбежал из комнаты.

– Куда он? – вопрошала Лика.

– Может его тошнит? – предположил я.

В то же мгновение Николетта рухнула на диван и забила ногами по ковру.

– Тебе плохо? – всполошился я.

Было от чего испугаться. Обычно маменька орет в любой ситуации так, что вылетают оконные стекла, а сейчас молчит.

Я налил воды и протянул Николетте.

– Выпей.

– М‑м‑м, – затрясла головой она.

– Не хочешь пить, тогда ляг!

– М‑м‑м.

Да что случилось?! В гостиную вернулся Антон и ткнул мне под нос листок бумаги. Я уставился на текст:

«У меня не открывается рот».

Совсем растерявшись, я выхватил из его пальцев ручку и нацарапал:

«Почему?»

«Не знаю, наверное, паралич».

«Отчего?»

«Не знаю!!!»

На этой фразе я сообразил, что у Антона не расцепляются челюсти, но уши‑то у него хорошо слышат! Можно же его спрашивать, а не писать на листке.

– У тебя что‑нибудь болит? «Нет», – появилась запись.

– Сейчас позову доктора. «Что было в клубнике?»

– Сливки.

«И все? Ничего туда не засовывал? Они у меня зубы склеили, намертво, я даже проглотить не успел ничего!»

– Я по‑твоему идиот?

«Да», – написал Антон с такой злостью, что сломал ручку.

Я повернулся к Николетте:

– У тебя не раскрывается рот? Маменька судорожно закивала.

– Совсем?

Николетта покраснела, глаза ее расширились, стало понятно, что матушка пытается разъединить челюсти.

– Сядьте на диван, – велел я, – и ждите врача.

– Может, это вирус, – испуганно прошептала вернувшаяся Лика, – вроде чумы, сейчас и нас прихватит.

Мне было очень не по себе, с подобной ситуацией я столкнулся впервые, но хорошо знаю: в случае форсмажора никогда не следует поддаваться панике, надо сохранить по мере возможности холодную голову. Если сейчас засуечусь и заахаю, Николетта мигом упадет в обморок, Анжелика устроит истерику, а Антон начнет метаться по квартире, сшибая мебель. Нет уж, надо изображать полнейшее спокойствие. И потом, похоже, им не так уж и плохо, просто по непонятной причине рот заклинило. Впрочем, иногда такое случается, зевнет человек от души, а челюсти потом не сходятся...

– Во, гляди‑ка, – донеслось из коридора, и в комнату вошла страшно довольная Нюша. – Здрасте вам, – продолжила она, – зуб сделали, теперича как новый, хочешь покажу, Ваня?

– Нет, – быстро ответил я, – ступай на кухню и завари нам с Ликой чай..

Нюша шумно вздохнула и с грацией бегемота удалилась. Из кухни незамедлительно полетело ворчание:

– Ктой‑то дуршлаг на месте не повесил? Зачем брали? И воды на пол надрызгали, мяту разодрали! Ну чудаки прямо! Чаво хозяйничали!

Я набрал воздуха в грудь, чтобы крикнуть: «Нюша, замолчи!»

Но следующая фраза домработницы заставила меня насторожиться:

– Расшвыряли, разбросали! За каким лешим отвердитель выдавили? Ну, умники!

– Нюша, – заорал я, – ты о чем? Какой отвердитель?

Раздалось шарканье, и домработница вновь появилась в гостиной.

– Во, – сунула она мне пустой красный баллончик из‑под сливок, – ктой‑то весь упшикал и в помойку зашвырнул! Ну народ! Ну не хозяйственный! Сказано же! Чуть‑чуть надо! И стену намочить, в мокром моментом схватывается!

Чувствуя, что земля уходит из‑под ног, я постарался сохранить самообладание и твердо произнес:

– Нюша! В этом баллончике были взбитые сливки!

– Да никогда! – подскочила она. – Отвердитель!

– Это что такое? – дрожащим голосом осведомилась Лика.

– Муравьи к нам пришли, – словоохотливо объясняла прислуга, – а позавчера я таракана поймала. Ну, думаю, хозяйка меня со свету сживет, она прусаков до усеру боится.

Я, оцепенев, слушал бесхитростный рассказ Нюши.

Обнаружив на пищеблоке непрошеных гостей, она решила предпринять адекватные ответные действия и отправилась на строительный рынок, там ей в момент посоветовали купить то, что она упорно называет сейчас «отвердитель». Суперсильный, мгновенно схватывающийся герметик.

«Только немного бери, – предупредил продавец, – выдавишь чуток и лопаткой по всем дыркам размажь, да не тормози, он быстро схватывается, потом не сковырнешь! Стену намочи, на мокром в полсекунды действует, а на сухом минут пять‑семь подождать надо».

– Так на баллончике тетка со взбитыми сливками, – забормотал я, – и с лопаточкой для торта.

– Вона, – фыркнула Нюша, – это у ей герметик, а в лапе мастерок! Ну сам посуди, за каким фигом ей резиновые перчатки для сливок?

По моей спине потек пот. Лика завизжала и кинулась к Антону. Двоюродный брат рухнул в кресло. Я машинально подошел к креманке, которая предназначалась Николетте. Из нее торчала белая масса, похожая на снег. Я попытался нажать на массу. Куда там, она была совершенно каменной!

– Ваня, – простонала Лика, – мы убили их!

– Спокойствие, только спокойствие, – пробормотал я и схватил телефон.

– "Скорая", двадцать пятая, слушаю.

– Что делать, если человек засунул в рот герметик?

– Что? – не поняла диспетчер.

Я как мог попытался объяснить ситуацию. Лика тряслась около меня. Николетта лежала на диване, Антон стек в кресло.

– Сейчас приедет медицина, – пообещал я, – и расцепит вам зубы.

В ответ – тишина. Следующие полчаса мы провели молча, изредка Антон подскакивал на подушке, а потом опять обваливался вниз. Нюша бубнила на кухне:

– Во! Удумали! Отвердитель жевать! Ясное дело – зубы сцепит!

Наконец явился доктор. Чтобы въехать в ситуацию, ему понадобилось энное время?

– Герметик? Зачем они его жевали? – недоумевал «Гиппократ».

– С клубникой, вместо сливок, – пояснил я.

– Во, блин, – запричитал врач, – совсем люди того!

– Перепутали случайно баллончики! – тихо сказал я. – С каждым может произойти.

– Да где они его взяли!

– В холодильнике.

– Кто же бытовую химию в нем держит!

Я приободрился. Правильный вопрос! Стой баллончик в шкафчике, в туалете, я ни за что бы не принял его за дозатор со сливками!

Нюша, услыхав возмущение врача, притопала в гостиную и заявила:

– И чаво? На ем написано: хранить в прохладе!

– Но ведь не с продуктами, – справедливо возмутился я, – кто же на полки к сыру и колбасе такое сует. В крайнем случае вынеси на балкон.

– Ну ты даешь! – вытаращилась Нюша. – Июнь стоит, жарища! Для сохранности я его в холод сунула, дорогая вещь, двести рубликов отстегнула. Кто ж знал, что вы ее жрать станете!

– Откройте рот, – велел доктор Николетте. Маменька покачала головой.