Глава 30

Я вышел на улицу и вздрогнул: с неба неожиданно посыпался мелкий дождик. К сожалению, я быстро цепляю простуду, поэтому подбежал к стоявшей у обочины машине.

– У‑у‑у, – завыл мобильный.

От неожиданности я подпрыгнул и чуть было не упал. Ей‑богу, этот «оригинальный» звонок доведет меня до сердечного приступа. Надо, наверное, купить новый телефон. Неожиданно меня охватило раздражение. Ну какого черта поехал тогда к Жанне? Слишком много неприятностей за пару минут удовольствия. Во‑первых, пропал мобильный вместе со всеми записанными в нем номерами телефонов. Во‑вторых, испарились документы. При воспоминании о последних я испытал приступ отчаяния. До сих пор не могу восстановить паспорт! А ведь еще предстоит делать новые права и бумаги на владение «Жигулями». Похоже, что весь год потрачу на сидение перед кабинетами в милиции и ГИБДД.

– Ваня, – заорала Нора, – ты где?

– Сейчас приеду, – ответил я.

– Давай поторопись, – приказала она, – тебя за смертью посылать, совсем пропал.

Я сунул мобильный в карман. Вздорность и вечное недовольство – вот основные признаки каждой женщины.

– У‑у‑у, – вновь ожил сотовый.

Я, с головой ушедший в свои мысли, резко дернул рулем и, не понимая как, задел растущее у обочины дерево.

Еле сдерживаясь, я вылез из‑за руля и увидел сильно помятое крыло. Тут же, словно из воздуха, материализовалась патрульная машина, из нее вылезли два страшно похожих на кабанов сержанта и, не торопясь, вразвалочку, пошли ко мне. Все автолюбители хорошо знают: если попал на дороге в аварию, прибытия гибэдэдэшников нужно ждать несколько часов. Но если они не нужны, то возникают словно по мановению волшебной палочки.

Парочка приблизилась ко мне.

– Да, – протянул один, – чудная картина, как ты мне мила!

– Пил? – поинтересовался второй. – Нет.

– Бухаловым не пахнет, – вынес вердикт первый мент, – может, у него ширялово в вене?

– Я не употребляю наркотики! Просто не удержал руль!

– Это кому другому скажи, – усмехнулся сержант, – права и документики на машину.

– Нету, – безнадежно ответил я, – украли. Вот справка из отделения.

– Глянь, Санек, – покачал головой второй, – филькина грамота у него.

– Значитца, так, – заявил Санек, – пятьсот баксов с тебя.

– За что?! – подскочил я.

– А за нашу доброту, за то, что не забираем, – лениво пояснил Санек, – «жигуль» явно паленый, ты сам никакой...

– Да просто... – начал я, и тут вновь заорал мобильный.

Санек шарахнулся в сторону, споткнулся о бордюр и упал. Его коллега попятился.

– Эт‑то чиво?

Я вынул телефон и принялся объяснять ситуацию.

– Прикольная штука, – задумчиво произнес Санек, отряхивая брюки, – ни у кого такой нет. Дай поглядеть.

Я молча отдал ему сотовый.

– Дорогой? – деловито спросил Санек, вертя «Нокиа».

– Пятьсот баксов, – ответил я, умолчав, что мне аппарат с идиотским звонком обошелся в два раза дешевле.

– Слушай, – предложил сержант, – давай сделаем так: ты мне его отдашь и езжай себе спокойненько.

Я посмотрел на мобильный. А что, может, это самый лучший выход. Не могу больше слушать утробные завывания, уже решил приобрести себе другой, с нормальным звонком.

– Забирай.

– Классно, – обрадовался Санек, – ща мы тебе вот тут крыло отогнем, и ехай на здоровье.

Я влез в покореженный автомобиль, вырулил на проспект и тут только сообразил, что забыл в «Нокиа» СИМ‑карту. Значит, завтра надо позвонить в «Би‑лайн» и заблокировать номер. Вряд ли жуликоватый Санек успеет наговорить на большую сумму. Хотя кто его знает! Страшно недовольный собой, я свернул влево, потом вправо. Машин на дороге, как ни странно, оказалось мало. Обычно в Москве постоянные пробки, движение не затихает ни днем, ни ночью. Так, доберусь до Норы, запаркую несчастный «жигуленок» и лягу спать. К Кузьминскому мне ехать незачем. Сергей Петрович в больнице, да и трудно пешком добраться до поселка. Правда, мой несчастный «жигуль» на ходу, но внешний вид у него не ахти, меня начнут останавливать на каждом посту, документов нет, только справка из милиции. Нет, почему мне так не повезло? Зачем поехал к Жанне?

Мысли потекли в другом направлении. Жанна, конечно, хороша собой, но эгоистична, капризна и глупа. И замужем, что, с одной стороны, хорошо, потому что она не требовала от меня похода в загс, а с другой – плохо: приходилось соблюдать меры предосторожности. Нет, больше никогда не стану встречаться с ней, все чувства перегорели, а я не способен использовать женщину лишь как постельную принадлежность, мне надо испытывать хоть какие‑нибудь эмоции. В глубине души я романтик и четко представляю, какой должна быть МОЯ женщина. Ну, во‑первых, не слишком страшной, хотя красота модели или киноактрисы меня отпугивает. Больше привлекает нормальное русское лицо: сияющие глаза, чистая кожа, аккуратный нос. Цвет волос безразличен, но что для меня принципиально – это вес. Моя женщина должна быть худощавой, а рост может иметь любой, со своими двумя метрами я неплохо смотрюсь даже рядом с баскетболисткой. Но внешность дело десятое. И еще мне абсолютно безразлично, какие наряды носит избранница, имеет ли она устойчивое финансовое положение. Я вполне способен сам содержать любимую женщину.

Вот наличие детей ни к чему, вряд ли сумею полюбить чужого ребенка, боюсь, что и свой начнет раздражать. Но главное – это характер. Я надеюсь встретить добрую, ласковую, неэгоистичную натуру, способную полюбить меня ради меня самого. Если она будет прощать мне мелкие слабости, такие, как курение, – очень хорошо. Если поймет, что я порой нуждаюсь в уединении, еще лучше. Мне хочется, чтобы жена была верным, настоящим другом в горе и радости. Совсем не обязательно ей сидеть дома, стирать, убирать, гладить... Наоборот, пусть совершенствуется в любимом деле, а я найму прислугу, это теперь недорого.

Тут я вздохнул: эк меня занесло – нет, подобного варианта не найти. Потом еще нужно, чтобы она не ссорилась с Николеттой и пришлась по душе Норе. Не слишком ли многого я хочу от одной особы? Видно, доживать мне в холостяках. Отчего к моему берегу постоянно прибивает таких дам, как Жанночка? Где ходят другие женщины? Не обращаться же к свахе?

Углубившись в собственные мысли, я ехал в правом ряду. Внезапно перед глазами замелькал синий спецсигнал, и металлический голос прогремел:

– "Жигули", номерной знак 337, немедленно остановитесь!

Ну вот, теперь разбитая колымага привлекла внимание других стражей дорог. Интересно, сколько на этот раз слупят?

Покорно прижавшись к обочине, я вылез наружу и увидел Санька с мобильным в руке.

– На, – сунул он мне трубку. Я машинально поднес ее к уху.

– Безобразие, – раздался крик Николетты, – имейте в виду, вам мало не покажется! Немедленно позовите Ивана!

– Слушаю.

– Это ты?! – Да.

– Только что отвечал какой‑то идиот, совершенно ненормальный хам!

– Извини, это случайно вышло!

– А‑а‑а, – визжала Николетта, – ты нарочно не берешь трубку, не желаешь со мной разговаривать! Вот ты какой! Ну погоди, никогда, никогда не расскажу тебе! Никогда! Мучайся теперь!

И она швырнула трубку.

– Это кто? – спросил Санек.

– Мать, – ответил я.

– Да уж, – покачал головой Санек, – ну и голосина у нее. Гляди, чего вышло.

Я посмотрел на патрульный автомобиль. Левое крыло было слегка помято.

– Только отъехали, – почесал в затылке Санек, – эта штука как завоет, Павлуха вздрогнул, и во, в оградку влетели. А потом эта как завизжит: «Где Ваня? Где? Умираю!!!» Мы подумали, может, плохо кому, и за тобой. Едем, гудим, мигаем, а ты словно оглох и ослеп.

– Простите, не увидел.

– Забирай свой телефон, – прогундосил Санек, – ну его в задницу! Никакого прикола нет! И ведь знали, что выть станет, а испугались!

Я повертел «Нокиа» в руках.

– Значит, не пришелся ко двору?

– Ваше никак, – сплюнул Санек, – машину помяли, как ты. Теперь верю, что испугался.

– Возьми телефон, от чистого сердца, – предложил я.

Тут трубка снова взвыла, Санек отступил.

– Во, едрена Матрена, не надо мне такого счастья.

Не успел я сказать и слова, как он нырнул в свой покалеченный кабриолет и отбыл.

Мобильный выл, я смотрел на него. Скорей всего это Николетта. Господи, как хорошо было до того, как человек придумал сотовую связь. Ехал бы себе спокойно, теперь же...

Внезапно я усмехнулся. А что теперь? Я размахнулся и со всей силы зашвырнул мобильник в ближайший мусорный контейнер. В душе мигом проснулся внутренний цензор. «Вава, что ты делаешь?» – в ужасе спросил он меня.

Я постоял пару секунд, слушая заунывный вой, доносившийся из грязного железного ящика, и ответил: «Избавляюсь от докуки, имею право на спокойную ночь».

* * *

Нора выслушала мой рассказ и в сердцах воскликнула:

– Да убил он Варвару, убил! Степанида знала об этом, и дочки были в курсе. Только Клаве не рассказали, решили, что незачем ей слишком много знать. Вот черт! Крутимся на одном месте, а доказательств нет. Платье сожжено, Клава – дура. Значит, Клара дочь Кузьминского. Это объясняет, почему он взял к себе Анну, Валерия и девочку.

Я покачал головой:

– Нора, простите, мне кажется, вы идете не по тому следу. Сергей Петрович интеллигентный человек с благородной душой.

– Он убийца! – рявкнула Элеонора. – У него руки по локоть в крови. Сначала Варвара, потом Катя, Анна и Рита.

– Маргарита жива.

– Нет, умерла сегодня, в восемь вечера. Я охнул:

– Бедняжка. Но мне отчего‑то кажется, что Кузьминский тут ни при чем!

– Нет! Он убийца!!!

– Ладно, – сдался я, – будь по‑вашему. Но где найти доказательства, у вас одни размышлизмы!

– Я, Ваня, долго думала, – неожиданно спокойно ответила Нора, – и поняла, что сваляла дурака. Ну‑ка, вспоминай, что сказал дражайший Сергей Петрович в первый день работы? Как представил себя домашним?

– Ну... как секретаря.

– А зачем он ему?

– У Кузьминского горы семейных документов, их надо разобрать.

– И что там?

– Письма, дневники его отца...

– Вот! – вне себя от возбуждения воскликнула Нора. – Вот оно! Петр Фадеевич вел дневник! Помнишь, Сергей Петрович говорил об этом?

– Ну, вроде того, – осторожно ответил я, – хотя я не видел документов.

– Так загляни в них!

– Как? – шарахнулся я.

– Ваня, – звенящим голосом выкрикнула Нора, – порой ты бесишь меня до потери рассудка. «Как, как!» Немедленно поезжай в коттедж, иди в кабинет Сергея Петровича и найди нужные бумаги, они где‑то там. Вряд ли он хранит их в сейфе. Действуй!

– Но уже поздно, – попытался я вразумить хозяйку.

– У нас нет времени, отправляйся. Очень хороший момент, Кузьминский в больнице, тебе никто не помешает!

Я хотел рассказать Норе об аварии, но вовремя прикусил язык. Тогда придется сообщить и об утерянных документах, она начнет расспрашивать: где, когда, как посеял... Нет уж, пока промолчу.

– Ты заснул? – с горящими глазами осведомилась Нора. – А ну, дуй живо к Кузьминскому. Я не могу спать, как только найдешь нужное, сразу звони.

В особняк я доехал без особых приключений, слава богу, представителей ГИБДД больше на дороге не попалось. Дом был заперт, но у меня имелся ключ, и внутрь я тоже проник беспрепятственно.

Все мирно спали, в холле горела маленькая, двадцативаттная лампочка, такая же освещала и лестницу. Я вымыл руки и поднялся в кабинет хозяина. Там резко пахло табаком. Как вы знаете, я сам курю, но очень не люблю запаха окурков. Поискав полную пепельницу, я не нашел ее и распахнул окно. Повеяло упоительно свежим ночным воздухом. Очевидно, после того как Сергея Петровича уложили в больницу, Лариса ни разу не заглянула сюда. Впрочем, экономку можно понять: ей одной очень трудно справиться с огромным домом: уборка, стирка, готовка, вот и решила не трогать пока кабинет, все равно хозяин отсутствует.

Постояв пару минут у окна, я оглядел гигантский кабинет, заставленный книжными шкафами. Да уж, тут можно полжизни провести, исследуя содержимое полок. С чего начать? Может, Кузьминский держит бумаги в столе?

Я приблизился к огромному, двухтумбовому сооружению и вздрогнул: кожаное покрытие столешницы кто‑то аккуратно срезал. Мигом перед глазами возникла картина: тело Анны, лежащее головой в луже из пролитого кофе и крови. Меня передернуло, огромным усилием воли я заставил себя сесть в большое вертящееся кресло.

Очевидно, хозяин велел заменить зеленую кожу. Это понятно, кому приятно пользоваться мебелью с такой историей. На месте Кузьминского я бы избавился от этого стола и купил новый. Массивный письменный прибор, календарь, часы и прочие мелочи были составлены на деревянные края стола. Тут же был и знакомый мне красный баллончик.

Я взял его в руки. На нем изображена женщина, держащая в руках лопаточку и тубу, из которой лезет пена. Герметик, или «отвердитель», по выражению Нюши. Как он попал на стол Сергея Петровича?

Отставив баллончик, я открыл первый ящик и углубился в изучение его содержимого. Штук тридцать дешевых прозрачных ручек «Корвина», ластики, скрепки, дырокол, куча визиток...

Во втором в безукоризненном порядке лежали счета и расписки прислуги в получении зарплаты. Ничего похожего на дневник не было и в помине.

Я выдвинул третий ящик, увидел стопку потрепанных тетрадей в выцветших, похоже, кожаных переплетах, взял первую, раскрыл...

– Чем вы тут занимаетесь? – прогремел над ухом голос.

От неожиданности я выронил тетрадку, пожелтевшие листочки выпали из обложки. Дверь, ведущая в спальню Кузьминского, была открыта, на пороге стоял сам Сергей Петрович в халате.

Я растерялся:

– Э... Вы уже дома?

– Чем вы тут занимаетесь? – сурово повторил Сергей Петрович.

– Ну... так... в общем... бессонница замучила, решил поискать какую‑нибудь книгу!

– В столе? Так вот кто крадет у меня деньги!

– Что вы! Я никогда...

– Врешь!

– Но вы же наняли меня искать доллары, – пытался я оправдаться.

– Ты вор, – отчеканил Сергей Петрович, – и должен быть наказан.

Мне стало не по себе. Лицо у мужика имело самое безумное выражение, на лбу блестели капли пота, глаза смотрели на меня, словно... не могу подобрать нужного сравнения. Они походили на две медные пуговицы, в них совсем не было жизни.

– Сейчас принесу вам валокордин, – сказал я, чувствуя, как по спине течет пот.

– Сидеть! – рявкнул Кузьминский, потом он перевел глаза влево и воскликнул:

– Ага! Значит, и это тоже делал ты!

Я повернул голову и разинул рот. Дыхание перехватило, словно в комнате внезапно исчез весь воздух. На портрете Глафиры, у основания шеи, алело пятно!

– Вот, – Сергей Петрович покачивался, словно дерево под сильным ветром, – вот! Ты подлец. И сейчас я накажу тебя.

Вымолвив последнюю фразу, он вынул руку из кармана халата. В ней был зажат маленький пистолет.

– Молись, вор, мерзавец и шутник, – с совершенно безумным видом заявил Сергей Петрович и шагнул ко мне.

Не дай бог никому из вас оказаться в подобном положении, мысленно я простился с жизнью. Но рука помимо моей воли схватила баллончик с герметиком, направила его на Кузьминского и с силой нажала на головку дозатора.

Вспоминая потом многократно эту сцену, я каждый раз недоумевал, ну каким образом я ухитрился не промахнуться? Вообще говоря, меткость не относится к числу моих талантов, не далее как вчера съел яблоко и, поленившись отнести огрызок в помойное ведро, решил выбросить его в открытое окно. Не слишком достойный поступок, но все мы люди. Так вот, швырнул его и попал... в стену, настолько я «кривоглазый». А тут вдруг ловко угодил толстой белой струей точнехонько в физиономию Сергея Павловича.

Он вскрикнул, выронил пистолет и, вытянув вперед руки, бабьим голосом заверещал:

– Ослеп! Ничего не вижу!

Я вскочил из кресла и толкнул в него хозяина. Кузьминский рухнул на кожаную подушку, бормоча:

– Что со мной, помогите...

Я посмотрел на толстую «маску», покрывавшую его лицо, схватил трубку, набрал номер и заорал: