Дарья Донцова

Игра в жмурики

Глава 11

Несмотря на мои протесты, Анриетта решила отвезти меня домой.

– Не спорь с ней, – усмехнулась Франсуаза. – Она только что права получила, вот ей и хочется все время ездить!

Я стала собираться. Женщины с неодобрением смотрели на меня.

– И кто это тебя так стриг? – возмутилась Анриетта. – Все волосы в разные стороны, завивка какая‑то дурацкая… Ну‑ка, пойдем на кухню.

Она посадила меня на табурет и принялась за работу.

– Ну смотри! – сказала Анриетта через некоторое время.

Я глянула в зеркало и увидела хорошенькую девочку почти с мальчишеской стрижкой.

– Ой! – вырвалось у меня.

– Вот и ой, – рассмеялась Франсуаза. – А если ты еще подкрасишь глаза…

– Мне бы твою фигуру, – завистливо вздохнула Анриетта. – Ладно, поехали.

Мы втиснулись в старенький дребезжащий "Рено” и порулили. Уже смеркалось, и я впервые подумала о своих домашних. Что‑то они поделывают?

Когда одышливый "Рено” остановился у дверей, Маня бросила на него удивленный взгляд и потом заорала не своим голосом:

– Мамочка!

Я не успела захлопнуть дверцу машины, как меня начали целовать, а в колени тыкались собаки, кошки…

Выскочила Софи:

– Мадам, как вы напугали нас. Когда вы исчезли из больницы, комиссар поставил на ноги всю полицию Франции.

– По‑моему, полицию всех стран ЕС, – усмехнулась Маня. – Он решил, что тебя похитили, и хотел перекрыть порты, почту, телеграф, телефон…

– Почта, телеграф и телефон – это не из этой оперы, – сказала я.

– Сейчас велю сварить бульон, – прощебетала Софи.

Я почувствовала, что меня опять тошнит.

– Нет, только не бульон, ненавижу воду с жиром.

– Ну ладно. Мы попросим Луи сделать геркулесовую кашу.

Они увели меня в дом и после короткого сопротивления запихнули в кровать. Только тогда я вспомнила про Анриетгу.

– Пригласите человека в дом.

– А она сразу уехала, – сказала Маша. – Откуда ты ее знаешь?

– Это долгая история. Если придет комиссар Перье, отдайте ему папку, которая лежит у меня в сумке.

Утром голова у меня уже не болела. Поэтому, когда в десять утра явился комиссар Перье, я была в полной боевой готовности.

– О мадам, – начал он с порога, – ну как вы могли, как вы могли!..

– Простите, господин комиссар, это вышло совершенно случайно. Посмотрела на себя в зеркало и пошла в парикмахерскую!

– Где почти полдня просидели в очереди, – подхватил комиссар. – Вот что, Даша, – если позволите, я буду вас так называть, – вот что: или вы перестанете изображать из себя мисс Марпл, или я арестую вас за то, что вы препятствуете следствию.

Я возмутилась до глубины души:

– Мисс Марпл была пожилой дамой! Комиссар хмыкнул:

– Вы неисправимы. Ну так вот, я сажаю вас под домашний арест. Вы должны лежать в кровати, читать дамские романы, смотреть сериалы…

– Вообще‑то я хотела съездить к господам Ярузельским…

Комиссар подозрительно взглянул на меня:

– Ярузельские? Ладно, но только как приедете – сразу в постель и никаких прогулок. Пожалуйста, Даша, не считайте себя умнее французской полиции. И потом, в этой истории уже есть два трупа. Вам что, хочется стать третьим?

Нет, мне не хотелось становиться трупом, тем более третьим, и я пообещала вести себя благоразумно.

Удовлетворенный комиссар Перье уехал на работу, а я порылась в необъятном шкафу и надела белые брюки, оранжевую кофту и белый с мандариновыми обшлагами пиджак. Потом причесалась и, вспомнив Франсуазу, покрасила глаза.

Когда я спустилась в столовую, эффект превзошел все ожидания. Маня чуть не подавилась йогуртом, а тактичная Софи осведомилась:

– Вы хорошо себя чувствуете, мадам?

– Превосходно, – бодро ответила я. – Что вы примолкли? Или я так хороша, что у вас пропал дар речи?

– Если мадам позволит, – завела Софи, – я бы посоветовала накинуть в дорогу косынку – можно простудить голову, которую вам зачем‑то всю побрили…

– И темные очки, – проворчала Маня, – а то нас будут останавливать на дорогах. Увидят мать и решат, что мы сбежали из сумасшедшего дома. Мам, ну зачем ты намазюкала глаза? Жуткий у тебя вид получился, правда, Софи?

Я вздохнула. Ну почему все мои попытки приукрасить себя всегда заканчиваются одинаково?

Ближе к обеду наконец двинулись в путь. Я за рулем. Маня уютно устроилась на заднем сиденье. Рядом лежали подарки. Ехали быстро. Было жарко, солнце пекло так, как будто мы пребывали не во Франции, а в Сахаре.

Дом Ярузельских появился неожиданно. Выглядел он довольно странно: от центральной части с белыми колоннами отходили два крыла. Выгнутое полукругом здание стояло в глубине довольно большого двора. Что‑то мне все это напоминало.

– Мам, смотри, до чего ж их дом похож на старое здание Союза писателей на улице Воровского, – заметила Маня.

Она была права. Только дом этот был похож одновременно на многие русские усадьбы XIX века – странный стиль для Франции. Молоденькая горничная, бесконечно приседая, проводила нас в гостиную, Мы остановились на пороге. Громадная комната была декорирована в стиле "русская клюква”. Ситцевые занавески до полу, в углу иконы, почему‑то украшенные украинскими рушниками, всюду настелены белые, вязанные крючком салфеточки. На большом деревянном столе посреди белой скатерти пыхтел громадный блестящий самовар.

– Апофигей, – прошептала сзади меня Маня.

– Ку‑ку, – подтвердили часы на стене, – ку‑ку. Сухонькая блондинка, сидевшая у телевизора, ласково улыбнулась.

– Меня зовут Галина Владимировна, – представилась она по‑русски.

В ее речи почти не было акцента.

– Я – Даша, а это Маня.

– Уж наслышана о вас.

– Как вы чудесно говорите по‑русски, – сказала Маня.

– Барышня, – строго сказала Галина Владимировна, – было бы странно, если бы я говорила по‑китайски. Я же русская и притом читаю наши газеты, наши книги и, конечно, вот это. – Она щелкнула пультом, и заработавший телевизор наполнил комнату голосом Киркорова. – У меня ловится наша первая программа.

– Поглядите‑ка, – изумилась Маня.

– Что такое? – спросила я.

– Да ты посмотри: у Фили‑то глаза голубые, а ведь всегда были карие. Как же это он так?

– А что тут особенного? – сказала Галина Владимировна. – Я думаю, он просто надел цветные контактные линзы. Привлекает таким образом к себе внимание. Пойдемте лучше, я покажу вам дом.

В моей голове что‑то щелкнуло, и части головоломки разом встали на свои места. Я поняла все!

– Мать, тебе плохо? – спросила Маня.

– Нет, нет, я просто думаю.

– Когда ты думаешь, у тебя делается просто зверское лицо!

Ну что можно ответить на подобное замечание!

– Давайте, пока не приехала Жаклин, я покажу вам дом, – еще раз предложила Галина Владимировна.

Оказалось, что дом был построен мужем Галины Владимировны по ее проекту. Одно крыло, состоящее из спальни, гостиной, кабинета, ванной комнаты и гардеробной, принадлежит Галине Владимировне; другое крыло, чуть побольше – четыре спальни, кабинет, гостиная, ванные комнаты, – отдано остальным; разделяет крылья центральная часть. Там расположены столовая, библиотека, гостиная, две спальни для гостей, кухня…

– Я не буду показывать вам половину Жаклин, она приедет и сама проведет вас по комнатам. Вот это мой кабинет, – гордо проговорила старушка.

В большой комнате с тремя окнами царил тот же псевдорусский стиль: ситец, рушники, иконы, в стеклянных шкафах большая коллекция гжели.

– Барыня, – раздался чей‑то тонкий голос с сильным акцентом, – барыня, обед когда подавать?

Я повернулась и замерла от удивления. На пороге комнаты стояла высокая молодая девушка в красном сарафане. На голове у нее красовался вышитый фальшивым жемчугом кокошник.

– Подавайте, Настенька, прямо сейчас. Вы ведь, наверное, проголодались? – обратилась к нам старуха.

Настенька поклонилась, а когда она, уходя, повернулась к нам спиной, мы увидели длинную, толщиной в руку косу.

– Апофигей, – снова прошептала Маня, у меня же просто отнялся язык.

Галина Владимировна истолковала наше изумление по‑своему.

– Да, – гордо сказала она, – я сумела сохранить в доме истинно русские традиции и привила Жаклин любовь к земле ее предков. Моя прислуга говорит по‑русски. Кто лучше, кто хуже, но языком владеют все!

– Как это вам удалось? – искренне удивилась Маня.

– Шорох купюр приятен всем. Я пообещала солидное жалованье и небольшую ренту после моей смерти тем, кто согласится выучить азы русского, наденет национальную одежду и сделает соответствующую прическу. Причем меня совершенно не интересует, настоящая ли коса у Насти или нет. Это ее секрет. Кстати, имена я им тоже дала другие.

Подготовленные этой тирадой, мы почти не удивились, увидев в столовой молодого человека в косоворотке, плисовых штанах и сапогах. Стол был уставлен салатами, мисками с квашеной капустой, солеными огурцами и моченой брусникой.

– Конечно, мы питаемся так не каждый день, – пояснила старуха, – но в честь вашего приезда я заказала истинно русский обед.

Мы сели за стол, хозяйка позвонила в звонок, и Настенька внесла супницу.

– Ну а теперь, – сказала Галина Владимировна, – по нашей русской традиции одна из женщин должна благословить трапезу. – И она уставилась на меня.

От неожиданности я покраснела, затем встала и сказала:

– Благословляю стол, – потом, подумав секунду, добавила:

– И суп.

Машка прыснула, я покраснела еще больше. В это время распахнулась дверь, и Жаклин произнесла громким голосом:

– Мама, хватит дурничать!

Затем она села к столу и заглянула в супницу.

– Что это?

– Сегодня у нас настоящий русский обед!

– Мама, но мы же договаривались с тобой, что "русские обеды” бывают только раз в месяц, а в остальные дни мы едим обычную еду! Что это за суп?

– Борщ!

Яцек скривился:

– Я не могу есть горячий салат из свеклы! Галина Владимировна сделала вид, что не понимает по‑французски. В полной тишине мы начали есть суп. Было в этой трапезе что‑то противоестественное. Борщ как‑то не смотрелся в тарелке из дорогого фарфора. Старуха налила себе стопку водки и лихо опрокинула в рот, Жаклин последовала ее примеру. Мне стало понятно, какие русские традиции им особенно близки. На второе подали поросенка с гречневой кашей. Маруся в полном восторге уставилась на жареную тушку:

– Никогда не ела поросенка!

Жаклин и Яцек промолчали. А в заключение принесли дымящиеся чашки с чем‑то серо‑буро‑малиновым.

– Это кисель, – пояснила мать Жаклин. Машка отхлебнула и сморщилась:

– Похоже на горячие сопли! Яцек оглушительно захохотал:

– Мари, я тебя обожаю. Я уже давно и безуспешно пытаюсь найти определение этому продукту! Хозяйка встала из‑за стола:

– Обед закончен. Если пожелаете кофе, приходите в гостиную, я буду там. Она вышла из комнаты.

– Неудобно получилось, – сказала я. – Человек ведь искренне во все это верит.

– Мама хороша в гомеопатических дозах, – рассмеялась, допивая водку, Жаклин. – Иногда она просто перегибает палку. И притом ведь знает, что нам все это совершенно не нравится. Это отец ее разбаловал, а я урожай собираю!

Машка, чувствуя свою вину, захлюпала носом:

– Я случайно так сказала! Яцек погладил ее по голове:

– Не плачь, моя любимая, ты ни в чем не виновата, ты только не вовремя сказала правду.

В полном молчании мы перешли в гостиную. Комната была обставлена по‑европейски, а на небольшом столике был уже сервирован кофе. Мы уселись перед телевизором. Шла программа новостей. Яцек принес доску:

– Даша, не желаете ли сыграть со мной в триктрак?

Жаклин налила себе почти полный бокал коньяку. Андре И Маша уселись в кресла. У них в руках позвякивали спицы.

– Машка, ты вяжешь? – изумилась я.

– Это меня Андре научила. Смотри, как у нее красиво получается!

Машка выхватила у Андре жилетку.

– Да, вяжет она просто замечательно, – проговорила старуха. – Я сейчас принесу вам шаль ее работы.

Я подивилась ее характеру: если она и была обижена, то виду не подала. Шаль, сделанная из темно‑фиолетовой шерсти, и вправду была хороша. Андре, мило улыбаясь, не произнесла за все время ни слова. Ее темно‑каштановые волосы блестели в свете торшера. Наконец, совсем стемнело. Уставшая Маша спала в кресле, Жаклин – на диване. Яцек подошел к Марусе и взял ее на руки. Машка открыла глаза:

– Зачем ты меня уносишь?

– Пойдем баиньки.

– Но я еще не ужинала!

– Я прикажу, и ужин подадут тебе в кровать, – вмешалась Галина Владимировна. – Что ты хочешь?

– Ужин по‑русски, – сонно пробормотала девочка. – Блины с икрой…

Старуха добродушно засмеялась:

– Ладно, ладно, я давно простила тебе "горячие сопли”. Унесите этого ангела. Яцек унес ангела в кровать.

– А я закажу ребенку блины, – сказала, уходя с ним, старуха.

Мы остались втроем: я, Андре и похрапывающая Жаклин. Повисла тишина, я подсела к Андре. Сейчас или никогда!

– Знаете, дорогая, у меня есть большие экстрасенсорные данные.

– Да? – вежливо отозвалась Андре.

– Я умею угадывать прошлое. Стоит мне взять человека за правую руку, как вся его прошлая жизнь передо мной как на ладони. Хотите попробовать?

Андре нервно засмеялась.

– Вы боитесь? – нагло продолжала настаивать я. – Неужели в вашем прошлом есть постыдные тайны?

Андре явно не находила поводов для отказа, и я бесцеремонно схватила ее за руку.

– О, вижу что‑то странное. Мне почему‑то кажется, что вы родились во Франции.

Андре попыталась вырвать свою руку:

– Нет, нет, я родилась в Варшаве.

– Погодите, погодите… Вот наплывают какие‑то картины. Это явно вы, но почему‑то вы белокурая девочка с голубыми глазами, рядом мальчик, чуть постарше, наверное, брат…

Андре побледнела, как бумага, и перестала вырываться.

– А теперь я вижу совсем страшную картину: вы лежите в каком‑то ящике… А вот вы же, но на кухне, рядом какая‑то девочка… Пытаетесь резать мясо… Боже мой, нож срывается, и кровь хлещет фонтаном. От такого пореза, наверно, остался шрам.

С этими словами я отдернула рукав ее кофты и увидела довольно длинный след от давнишнего пореза. Андре с видом сомнамбулы поднялась с дивана и вдруг, зажав уши руками, завизжала на весь дом. У нее началась истерика. Девушка топала ногами и с силой мотала головой. Напуганная столь сильным действием своих слов, я попыталась усадить ее на место, но Андре, внезапно замолчав, кулем рухнула на диван.