Дарья Донцова

Канкан на поминках ч.2

мигом начинает драться. Вот вчера были на дне рождения у моей приятельницы, и я танцевала с ее мужем. Так Костин в гостях мило улыбался, но, стоило сесть в машину, схватил меня за волосы и начал колотить лицом о приборную доску, хорошо нос не сломал.

А неделю назад он избил ее в кровь за телефонный разговор с бывшим одноклассником, во вторник ударил кулаком прямо в грудь с такой силой, что чуть не остановилось сердце…

— Он меня когда‑нибудь убьет, — всхлипывала Соня.

— Немедленно прекрати всякие взаимоотношения с этим субъектом, — велел Селиванов.

— Боюсь, — шелестела бывшая любовница, — он только обозлится. Я уже пыталась, даже к маме хотела уехать, а Володя туда прибыл и закатил жуткий скандал. Знаешь, что он сказал?

— Нет, — покачал головой Антон.

— "Тебе от меня никуда не деться”, — монотонно повторила девушка и зарыдала, — я боюсь, боюсь…

Селиванов обнял ее за плечи и стал тихонько баюкать.

— Ну, ну, успокойся. Сейчас придумаем, как поступить.

В этот момент за его спиной раздался голос:

— Здравствуйте!

Сонечка оттолкнула Селиванова, мигом промокнула рукавом глаза и засуетилась:

— Ой, Володечка, вот не думала, что приедешь, вот не предполагала.

— Это я вижу, — нехорошо ухмыляясь, произнес мужик, оглядывая початую бутылку коньяка и растерянного Антона, — понимаю, картина "Не ждали”, но познакомиться не мешает — Костин.

И он протянул Селиванову широкую, крепкую ладонь. Антон машинально пожал протянутую руку, отметив, что у мента сильное рукопожатие. Соня заметалась по кухне, хватаясь одновременно за чайник, кастрюльку и сковородку.

— Сейчас, сейчас, быстренько яичницу сварганю.

— Не надо, — продолжал усмехаться нежданный гость. — Я просто ехал мимо, дай, думаю, погляжу, чем ты занимаешься. Ну, до вечера, дорогая.

Не успел мент выйти за порог, как Соня рухнула на табуретку и зашлась в рыданиях.

— Боже, — стонала она, — боже! Теперь он меня убьет, приедет вечером и зарежет! О господи! Что делать?

— Не рыдай, — поморщился Антон, — лучше собирайся потихоньку и поедем ко мне. Поживешь недельку‑другую спокойно, а там придумаем, как лучше поступить.

— Нет, нет, — лихорадочно бормотала Соня, — нет, мне на работу пора, хозяин уволит!

Она забегала по квартире, лихорадочно одеваясь. Антон тяжело вздохнул:

— Ну, и куда ты с такой мордой двинешься? Покупатели разбегутся от ужаса.

Соня глянула в зеркало и тут же разрыдалась. Селиванов принялся устраивать дела. Сначала позвонил в цветочный магазин и наврал директору, что является врачом "Скорой помощи”, которая увозит гражданку Репнину в больницу с приступом холецистита. Затем сказал Софье:

— Давай умывайся, складывай шмотки, я сейчас съезжу в контору, а через два часа вернусь за тобой, чтобы была полностью готова.

Но примерно через час Соня позвонила ему на мобильный и веселым голосом сообщила:

— Слышь, Тоша, спасибо. Ко мне приехала Машка Соломатина, ночевать остается. Давай перенесем переезд на завтра, хорошо?

Селиванов знал, что Маша Соломатина, школьная подруга Сони, девушка серьезная, учится в институте физкультуры и спорта, увлекается восточными единоборствами… И вообще, при росте метр семьдесят пять Машка весит почти сто килограммов. Причем в ее теле нет ни капли жира, оно состоит целиком из литых мышц. Такая девушка сумеет справиться сразу с тремя майорами.

— Отлично, — повеселел Антон, — но утром, ровно в девять, сиди у чемодана в прихожей.

Однако назавтра дверь ему никто не открыл, и подозревавший самое ужасное Селиванов кинулся в милицию.

Дальше события завертелись колесом. Сначала с Костиным просто дружески побеседовали. Володя спокойно подтвердил: да, с Соней Репниной знаком, более того, их связывали одно время очень близкие отношения, но они расстались. И он не ревновал Соню, не бил ее и никогда не встречался с Селивановым. Тут же в кабинет привели Антона, который мигом подтвердил: именно этот человек приходил вчера к Репниной. Но Костин стоял на своем: не был у Сони, и точка. И вообще, у него есть другая женщина, с которой он провел последние три дня безотлучно. Как раз получил отгулы за сверхурочную работу. Майор назвал ее имя — Надежда Колесникова. Опросили и ее, но девушка только пожимала плечами. Знать ничего про Костина не знает, даже не слышала про человека с такой фамилией. Следователю ситуация перестала нравиться, он запросил ордер на обыск, и в багажнике "Жигулей” Володи обнаружился кухонный нож, угрожающе длинный и острый. Инструмент мясника был вымыт, но в том месте, где рукоятка присоединяется к лезвию, нашлись частички крови, и экспертиза четко указала: именно этим орудием и была зарезана несчастная Соня Репнина. Костин не смог внятно объяснить, откуда в его автомобиле взялся сей жуткий предмет, и следователь заключил коллегу под стражу. В следственной части Бутырки, где майора хорошо знают, к нему отнеслись не как к обычному нарушителю закона, дали позвонить и определили в пятиместную камеру не с урками, а с людьми, совершившими экономические преступления. Собственно говоря, это все, что знал Слава.

— Устрой мне с ним свидание! — потребовала я. Рожков развел руками:

— Встречи с человеком, по делу которого еще идет работа, запрещены. Получить свидание можно только по специальному разрешению следователя.

— Ну, и в чем проблема? — удивилась я. — Быстренько напиши нужную бумажку.

— Не могу!

— Почему?

— Дело‑то не я веду.

— Да ну?

— Конечно, мы же коллеги и близкие приятели.

— А кому передали дело?

Славка тяжело вздохнул, повозил стаканчик с остывшей бурдой по столику и сказал:

— Федьке Селезневу, жуткой гниде, уж поверь, хуже варианта не придумать. Кстати, у тебя паспорт с собой?

— Да, а зачем он тебе?

— Поедем в Бутырку.

— Так ты же говорил, что не можешь устроить свидание!

— Законным путем — нет.

— Тогда как?

— Нормальные герои всегда идут в обход, — ответил Славка. — Поехали, только сначала давай кой‑чего купим.

В отделе кулинарии он приобрел копченый куриный окорочок, три пирожка с мясом, потом в гастрономе взял небольшой пакетик сока, сыр, нарезанный тонкими ломтиками, пять пачек сигарет, с десяток пакетиков "Нескафе” и стограммовую упаковку сахара. Потом он засунул покупки в мою не слишком объемистую сумочку.

— Эй, эй, — рассердилась я, — что за глупости! Мне не нужны продукты…

— Это не тебе, — пояснил Славка, — Володьку покормишь. Передачи‑то ему еще не дают, небось голодный сидит!

— Нам ему передачи надо носить? — спохватилась я. — Какие?

— Обычные, — сообщил приятель, — раз в месяц продукты тридцать килограмм, вещи, лекарства… Еще можно притащить телик, радио, холодильник, таз и ведро.

— Ведро зачем?

— Стирать. Да, еще кипятильники, желательно побольше, штук десять сразу, они в тюрьме все время перегорают. Ну и, естественно, сигареты. Какие попроще, "Приму”, допустим, блоков восемь.

— Он столько не выкурит!

— Сигареты в тюрьме валюта, вместо денег ходят, хотя там и всемирный эквивалент любят, желательно зеленый. Кстати, на, спрячь в лифчик.

И он протянул мне странную тугую трубочку, запаянную в кусок от полиэтиленового пакета.

— Что это?

— Доллары, в Бутырке нельзя без них.

— Но почему в таком виде? Слава тяжело вздохнул:

— Надо же через шмон пройти…

Я почувствовала, как в висках мелко‑мелко забили молоточки. В мою жизнь, жизнь человека, выросшего в семье доктора наук и оперной певицы, в мою судьбу абсолютно добропорядочной гражданки, переходящей улицы только на зеленый свет, с ужасающей реальностью врывалась Бутырская тюрьма с какими‑то дикими, непонятными правилами.

— Шмон? Это что такое?

— Обыск, — коротко ответил Рожков, — заключенных без конца проверяют, и долларешники Вовке придется протаскивать украдкой, во рту, за щекой или еще где, поэтому в целлофан и закатывают. Кстати, подожди вот здесь.

Он нырнул внутрь большого универмага. Я в изнеможении прислонилась к кирпичной стене. Голова гудела, словно пивной котел. Вернувшийся Славка дал мне маленькие ножницы, две катушки ниток, пачку иголок и упаковку лезвий.

— Это в бюстгальтер засунь.

— Зачем?

Славка разозлился:

— Затем, что я говорю.

— Может, объяснишь все‑таки? Мы сели в его раздолбанные "Жигули” и понеслись по улицам.

— Острые, режущие и колющие предметы к проносу в СИЗО запрещены, — сообщил Слава.

— А ногти как стричь?

— Отгрызать!

— На ногах?

— Слушай, Лампа, — вышел из себя майор, — правила не я придумывал. По мне, это тоже глупость. Во‑первых, адвокаты все равно протащат, а во‑вторых, работники СИЗО просто зарабатывают, доставляя в камеры все — от тетрисов до сотовых телефонов.

— А что, тетрис нельзя?

— Нет.

— Почему, это же просто игрушка! Скуку разогнать!

Славка нажал на тормоз так, что я влетела в ветровое стекло головой.

— Лампа, имей в виду, как только кто‑то из твоих родственников попал в тюрьму, бесполезно интересоваться, как, почему да отчего там такие порядки. Приходится подчиняться молча. Сахар‑кусок нельзя, а сахарный песок за милую душу, мыло возьмут, а шампунь ни за что, бульонные кубики примут и супы в стаканах тоже, зато в пакетах отшвырнут, спички — пожалуйста, но зажигалки растопчут каблуком. И уж совсем непонятно, почему можно огурцы и нельзя помидоры. Но запомни, добиться от сотрудников Бутырки ответов на поставленные вопросы невозможно. Просто молча выполняй требования или…

Он замолчал.

— Или?

— Плати по установленному тарифу, передачка сто баксов.

— Ничего себе, — возмутилась я, — кто же такие цены придумал? Да у людей оклады месячные меньше этой суммы. У вас там, в МВД, с ума сошли?

Славка уставился на меня сердитым взором:

— Ты издеваешься? Дурой прикидываешься, да? Я ахнула:

— Хочешь сказать, что сотрудники тюрьмы за взятки нарушают закон?

— Да, — зашипел Славка, — да, они тут все сволочи, на мой взгляд, их надо самих посадить! Знаешь, сколько раз администрацию Бутырки разгоняли? Ну и чего добились? Новые точно такие же пришли! Тут все имеет стоимость. Сотовый принесут — одна сумма, водки притаранят — другая, лишняя передачка — третья. А родственники, сталкиваясь с этой коррумпированной системой, прямо как ты выражаются: "Что там у вас в МВД за порядки?” Да Бутырка к Министерству внутренних дел не относится!

— Да ну, — удивилась я, — вот новость, я всегда считала, что тюрьма в ведении милиции.

— Нет, — покачал головой Славка, — над ними начальником Главное управление исполнения наказаний, а данное учреждение относится к Министерству юстиции.

— А‑а, — протянула я, — это их министр в бане с голыми девочками попался.

— Точно.

— Однако хороши у нас слуги закона, — пробормотала я, — министр в бане с проститутками, генеральный прокурор в чужой квартире с дамами легкого поведения, чего же от служивых из Бутырки ждать? Каков поп, таков и приход!

— Пошли, — велел Слава.

Мы поднялись по узенькой лестнице вверх и очутились в маленьком дворике, забитом людьми с пухлыми сумками. В основном это были женщины с мрачными, растерянными лицами.

— Стой тут, — приказал Рожков и исчез.

Я опять прислонилась к стене и попыталась соединить мозги в единое целое. Но ничего не получалось, мысли расползались, словно тараканы от внезапно вспыхнувшего света.

— Свидания ждете? — раздался рядом тихий, вкрадчивый голос.

Я машинально кивнула и повернула голову. Около меня стоял мужчина в серой майке и довольно грязных сапогах.

— Могу на сегодня, в поток, который пойдет в двенадцать, устроить, — проговорил он и улыбнулся, обнажив гнилые, черные зубы.

Мне стало интересно.

— Сколько?

— Договоримся.

— И все же?

— Сотняшку.

— Рублей? Парень хохотнул:

— Нет, монгольских тугриков! У нас цены в у.е.

— Дорого очень.

— Тогда стой неделю и бегай отмечаться по три раза в день.

— Спасибо, я подумаю.

— Только быстро, место одно осталось, не желаешь, другие найдутся. Между прочим, деньги не мне идут. Я‑то с этого ничего не имею, исключительно из христианского милосердия помочь хотел.

— Лампа, — крикнул Славка, — быстро сюда!

Я бросилась на зов. Внезапно что‑то словно толкнуло в спину. Остановившись, я оглянулась. Гнило‑зубый "добряк” смотрел мне вслед нехорошим, тяжелым взглядом.

ГЛАВА 3

— Слушай внимательно, — велел Славка, пока мы лезли по широкой лестнице вверх, — уж не знаю, получится ли у меня еще одно не правомерное свидание устроить.

— Какое?

— Замолчи и слушай. Твоя задача убедить Вовку, что запираться глупо, поняла?

— Ты думаешь, он убийца?

— Нет, дед Пихто! Улик полно. Пусть заканчивает играть в несознанку, быстрее сядет, раньше выйдет, Отелло долбанутый, — зудел Славка, — а то затянется следствие на год, и будет тут сидеть, на нарах париться! Ежели признается по‑быстрому, в месяц процедуру свернут, а мы уж постараемся суд ускорить. Глядишь, к Новому году в колонии окажется, на свежем воздухе, а там возможны варианты…

— Какие?

— На поселение отправят, условно‑досрочное дадут, главное, Бутырку миновать и осудиться. Тут знаешь сколько времени люди процесса ждут!

— Сколько?

— И два, и три года… Так что пусть не дурит, завтра адвокат придет.

— Кто его нанял?

— Мы с Мишкой Козловым, только об этом никому рассказывать не надо. Ну давай, вон, видишь, парень стоит у окна, Алексей Федорович зовут, топай к нему, а я тут посижу.

И он остался на лестнице. Я подошла к плечистому блондину, кашлянула и робко сказала:

— Здравствуйте.

С абсолютно каменным лицом парень процедил:

— Евлампия Андреевна Романова? Сдайте паспорт.

Я покорно протянула бордовую книжечку толстощекой бабенке, сидящей в железной клетке перед металлоискателем, и получила взамен железный круглый номерок вроде тех, что выдают в бане. В сумку никто не заглянул, и обыскивать меня не стали. Алексей Федорович широким шагом двинулся вперед, я засеменила сзади. Мы шли по бесконечным лестницам, изредка проходя сквозь лязгающие решетчатые двери. Наконец мы очутились перед широким коридором, сверху, почти у потолка, виднелась белая стеклянная табличка с черными буквами "Следственная часть”.

Алексей Федорович отпер один кабинет и приказал:

— Ждите.

Я рухнула на стул и оглядела крохотное помещение. Обшарпанный письменный стол образца шестидесятых годов, почти раритетная настольная лампа на подставке с зеленым абажуром, допотопный сейф, напоминающий поставленный на попа железный ящик. На стене зачем‑то висит карта полушарий, тельняшка. Окно забрано частой решеткой, и из него видна только часть бетонной стены…Заскрежетал ключ, и в помещение вошел Володя. Маячивший сзади Алексей Федорович угрюмо пробасил:

— Времени вам час, извините, вынужден запереть.

— Естественно, — хладнокровно ответил майор, — должностную инструкцию нужно соблюдать.

Лязгнул замок, мы остались одни. Я кинулась вытаскивать продукты, сигареты и галантерею. Костин мигом проглотил еду, сунул в карман пакетики с кофе, сахар, сигареты и сказал:

— Больше не траться.

— Завтра я продукты принесу.

— Не надо.

— Но как же…

— И так проживу, тут кормят, а за ножницы спасибо, кто надоумил?

— Славка.

— Рожков, — вздохнул Володя и закурил, — ну‑ну… И что он просил мне передать? Я молитвенно сложила руки:

— Вовка, умоляю, покайся. Чистосердечное признание уменьшает вину…

— Но утяжеляет срок, — хмыкнул приятель, — в чем мне, интересно, признаваться надо?

— В убийстве Репниной Софьи Андреевны , 1980 года рождения. Знаешь такую особу?

— Только с прекрасной стороны, — тихо ответил Володя, — некоторое время с обоюдным удовольствием провели вместе.

— А почему расстались? Приятель вздохнул.

— Знаешь, пока речь шла о постельных удовольствиях, проблем не возникало. Соня — девочка красивая и в кровати многим сто очков вперед даст, фигура роскошная, талию двумя пальцами обхватить можно, грудь словно у Джины Лоллобриджиды в лучшие годы, ноги от ушей, волос — как у трех колли, огромная светлая копна. Но вот когда я к ней чуть привык и захотел просто поговорить, выяснилось, что это невозможно.

— Почему?

Володя с наслаждением закурил и пояснил:

— Сонюшка глупа, как муха. Я сначала думал — прикидывается. Ну как моя дама ухитрилась прожить на свете двадцать лет и ничего не прочитать? Допустим то, что она считает, будто Грибоедов — это марка кетчупа, еще полбеды. Впрочем, меня не слишком напрягло, что она радостно заявила, будто станция "Маяковская” названа в честь построившего ее архитектора, но зимой я затащил ее в кино на "Трех мушкетеров”… Так когда Констанция Бонасье скончалась, бедненькая Сонечка залилась слезами, повторяя: "Умерла, ах, как жаль!”Глядя на такую реакцию, Володя мигом понял, что его дама никогда не держала в руках книг Дюма, впрочем, любых книг вообще.

— С ней просто не о чем было побеседовать, — объяснил майор, — Соня интересовалась только сплетнями о людях искусства, вернее, эстрадных певцах, еще живо обсуждала новое платье подруги и весьма заинтересованно высказывалась на тему косметики. Даже журнал "Космополитен” с его статьями "Как удержать мужа” и "Стоит ли заводить роман с начальником” казался девушке слишком сложным. Честно говоря, она предпочитала комиксы и видео‑кассеты. В особенности ей нравился фильм с Джимом Керри "Тупой, еще тупее”… Когда главный герой громко пукал в гостиной, Сонечка валилась на пол от хохота, подталкивая Володю локтем: "Нет, ты гляди, какой прикол! Уписаться можно!”Сначала Костин посмеивался над любовницей, потом начал хмуриться, а затем настал момент, когда она стала его раздражать, и они расстались. Разошлись по‑хорошему, оставшись друзьями. Володя поздравил Соню с днем рождения и Восьмым марта, а та, в свою очередь, преподнесла ему на 23 февраля дорогой одеколон "Шевиньон”. Но это было все.

— У меня в августе появилась другая, — откровенничал майор, — Надя.

— А почему я ничего не знала ни про Соню, ни про Надю?

— Ну, еще только этого не хватало, — вскипел майор, — хватит с меня Оружейной Палаты. И потом, не знакомить же своих со всеми, с кем спишь! Спасибо за кормежку, но еду присылать не надо.

— Почему?

— Меня скоро выпустят.

Я посмотрела на приятеля.

— С чего ты это решил?

— Недоразумение быстро выяснится, — совершенно спокойно сказал Костин. — Федька Селезнев, конечно, отвратительный тип, но хороший профессионал, он все сделает как надо. И потом, несмотря на то, что к нам на работу сейчас хлынул поток случайных людей, цеховая солидарность все же существует. Наши все силы приложат, чтобы оправдать меня. Я бы, например, окажись Федор в подобной ситуации, постарался как мог.

— Ну, и что бы ты сделал? Костин вздохнул:

— Да много чего. Во‑первых, потряс бы этого Антона Селиванова… Ну какой ему интерес оговаривать невинного человека? И ведь отличную сказку придумал, какие детали привел… Потом бы поинтересовался у эксперта, когда возникли синяки на лице Репниной, носят ли они прижизненный характер… Еще побалакал бы с подружками Сони, продавщицами из цветочного магазина, уж они‑то точно знают о ее любовных похождениях, ну и, конечно, посекретничал бы с Надей Колесниковой. Я у нее провел тот день, когда, по утверждению Селиванова, заходил к Репниной. Вот так!

— С Колесниковой разговаривали, но она заявила, будто даже не слышала твоего имени. Володя махнул рукой:

— Так я уже объяснял, глупость допустили, хотели как лучше, а сделали как всегда. Заявились к Наде вечером домой, около десяти, и давай про меня расспрашивать, ну и что бедной бабе оставалось делать? Только плечами пожимать да руками разводить.

Утром с ней следует поболтать в служебном кабинете, вот тогда она и подтвердит мое алиби.

— Ну и странность, — изумилась я, — что же ей помешало сказать правду вечером?!

— Так она замужем, — пояснил майор, — небось супруг рядом сидел, кто же признается в любовной связи в такой момент!

— Ты связался с замужней бабой?

— А что здесь такого?! Вообще это она меня подцепила.

— Да ну?

— Ага.

— И где?

— В магазине "Мир”. Я за дециметровой антенной пришел

— Погоди, погоди, так ты сколько времени с ней знаком?

— Двадцать девятого августа первый раз увидел.

— А сегодня пятое сентября! Так ты что, не успел познакомиться и в постель бабу поволок? Отвратительно, — возмутилась я, — хоть успел выяснить, как ее зовут?

— Постель не повод для знакомства, — неожиданно улыбнулся приятель, но, увидев, что я нахмурилась, быстро добавил:

— Ну, Лампа, не будь ханжой, мы люди взрослые, понравились друг другу, купили бутылочку… У нее как раз муж уехал, он дальнобойщиком служит, фуры гоняет по России… Ну и провели пару деньков вместе, к обоюдному удовольствию. Ни ей, ни мне ничего не надо. Она не собирается разводиться, я жениться… Так просто, повеселились. Супруг ее как раз вчера должен был вернуться. Да не дергайся. Завтра Федька с ней на работе побеседует, и недоразумение выяснится.

Но я не была столь оптимистично настроена, впрочем, как мне показалось, Слава Рожков тоже.

— А если эта Надя не захочет тебя выручать?

— Если бы да кабы, — разозлился майор, — значит, по‑другому действовать будут. По‑моему, всем, кто меня мало‑мальски знает, должно быть понятно: женщину никогда не смогу ударить, даже в запале, от злости, а уж бить до синяков! Нонсенс! И потом, я совершенно не ревнив, и если дама не желает жить со мной, пожалуйста! Самым спокойным образом заведу другую. Уж не знаю, как бы я поступил, обнаружив в шкафу любовника законной жены… Может, и надавал бы парню люлей, и с дражайшей супругой развелся… Но избивать женщину! Извини, это совершенно не в моем стиле.

— А почему в багажнике твоих "Жигулей” оказался нож?

— Вот это загадка. Я его туда не клал. И потом, оцени по достоинству совершенную глупость. Вместо того чтобы сунуть нож в коробку, положить туда камень и утопить на дне какого‑нибудь водоема, я мою орудие убийства и вожу его с собой. Во‑первых, зачем? А во‑вторых, ты считаешь меня клиническим идиотом? Извини, но я все‑таки профессионал, может, не самый лучший, но вполне подкованный.

— Слава Рожков тоже профессионал, — медленно произнесла я, — и он просил уговорить тебя сознаться. Говорит, главное — осудиться по‑быстрому и в колонию уехать, а там и до свободы рукой подать.

— Вот это еще более странно, чем ножик в багажнике, — совершенно спокойно заметил приятель. Но по тому, как быстро запульсировала у него на виске голубая жилка, я поняла, что он сильно нервничает.

— Что странно?

— То, как ведет себя Славка, — пояснил Володя, — он меня со школы милиции знает. Мы ведь дружили бог знает сколько лет! В одном районном отделении начинали, ворованное белье с чердака искали, потом юридический без отрыва от работы закончили, вместе в институт ходили… Славка меня как облупленного изучил, почти все мои бабы на его глазах прошли, ну, во всяком случае, постоянные… Уж он‑то в курсе. Неужели и впрямь считает меня убийцей?

Я молчала.

— А ты, — настаивал Володя, — ты‑то хоть мне веришь?

— Да, — ответила я, — но, похоже, я — единственная, кто не сомневается в твоей непричастности к этим событиям.

Внезапно Володя как‑то странно скривился и поинтересовался:

— Ну, а если вдруг выяснится, что я все же виноват, как вы с Катей поступите тогда?

Я посмотрела в его напряженное лицо и спокойно ответила: