Дарья Донцова

Глава 15

Около полуночи Гри заглянул в мою комнату.

— Не спишь?

— Нет, — приподнялась я на кровати, — газету читаю, про «Фабрику звезд», как думаешь, они сами поют?

— Меня подобная ерунда не волнует, — отрезал Гри, — даже щипцами не притронусь к подобной чепухе. Спать пора. С утра пораньше дела будут, поедешь в Донской крематорий. Эта Людмила говорила, что процедура назначена на десять. Купи цветочки и стой скромно в сторонке.

— Зачем мне туда? — поинтересовалась я.

— Думаю, любовница эта, отнюдь не юная дама, явится на похороны. Твое дело вычислить кису и допросить ее как следует, ясно?

Я кивнула, Гри подлетел к двери, дернул за ручку, потом вдруг притормозил и сказал:

— Молодец!

— За что ты меня хвалишь? — удивилась я.

Гри округлил глаза.

— Сначала ты походила на переваренные макароны.

Все ныла и на каждый приказ отвечала: «А как это сделать? Ничего не получится». А сейчас просто кивнула, видна положительная динамика, этак я из тебя скоро нормального человека сделаю.

Выпалив последнюю фразу, Гри выскочил в коридор, я потушила свет. Дедулька прав, мне всю жизнь не хватает решительности. Может, оттого, что я родилась 15 октября, под знаком Весов? Покойный муж частенько злился на меня.

— Ну какого черта ты мечешься между двумя совершенно одинаковыми пачками чая, бери любую, и пойдем.

— Они разные, — тормозила я, — одна в синей упаковке, другая в голубой.

— Хватаем голубую, и айда домой.

— Синяя на двадцать копеек дешевле!

— Согласен, покупаем ее!

— Голубая, наверное, лучше, раз дороже.

— Хорошо, будь по‑твоему, голубая так голубая.

— Может, все же синюю?

Это если речь шла о чае, а теперь представьте, что творилось, когда я покупала «серьезные» вещи? Заканчивалась ситуация одинаково. Миша белел, потом краснел, начинал топать ногами и орать дурным голосом:

— Сколько можно? Издеваешься, да?

Я ударялась в слезы и оправдывалась:

— Я хочу как лучше, выгадываю копеечку.

Но, если разобраться честно, дело было не в деньгах, вернее, не совсем в них. Просто я не способна сразу принять решение, причем эта особенность отмечала меня всегда, буквально с пеленок. Еще в детском саду я начинала судорожно всхлипывать, когда воспитательница спрашивала:

— Танечка, что ты больше хочешь на полдник: булочку или печенье?

Бедная Танюша чуть не теряла сознание от непосильной задачи. Булочка была сдобной, зато печенье сладкое.

Булка посыпана аппетитно пахнущей корицей, но между печеньями лежало варенье. В конце концов выпечка тосковала на тарелке в одиночестве, а печенюшек клали целых четыре штучки… Однако в «калорийке» имелся изюм… Впрочем, одно из печеньиц всегда оказывалось шоколадное. И так до бесконечности. Лучше всего я ощущала себя тогда, когда воспитательница Мария Ивановна категорично говорила:

— Сегодня бутерброды.

Это было замечательно, потому что кто‑то уже придумал: хлеб с маслом и сыром самый лучший полдник, мне нравилось, когда решение принимали другие и приказывали:

— Надо помыть посуду.

Или:

— Пора спать.

Но вот удивительно, сегодня я не впала в ступор, наоборот, в голове начали крутиться дельные мысли. Интересно, во сколько появляются у метро коробейницы?

Вчера я видела у одной из них довольно дешевый черный платок, даже скорее шаль…

* * *

Над Донским крематорием весело светило солнышко. День сегодня выдался замечательный, один из редких моментов, когда бедные москвичи внезапно понимают, что на улице бывает хорошая погода. Голубое небо раскинулось над столицей, легкие облака медленно проплывали в вышине. Я вошла на территорию кладбища, больше похожего на парк: кругом зелень, веселый щебет птичек и приятный ветерок, изредка налетающий из‑за забора. Не хватало только веселого детского смеха, обнявшихся парочек и теток с вязанием, стерегущих спящих в колясках младенцев. Было лишь одно «но»: в парке, в замечательный денек, на вас не наваливается тоска и не щемит от тишины сердце.

Возле входа в небольшое здание толпились люди.

Мужчины в темных костюмах и женщины, отказавшиеся ради печального случая от яркого макияжа. Чуть поодаль стоял катафалк, задняя дверь машины была приоткрыта, и виднелся край гроба, сделанного из дорогого полированного дерева.

Я, сжимая в руке красные гвоздики, скромно пристроилась в сторонке. Из невероятного буйства растений в ларьке самый простой вариант показался мне наиболее уместным в данной ситуации.

Глаза побежали по толпе, как вычислить любовницу Калягина? Женщин было много, я кусала нижнюю губу.

Вчера Людмила сказала, что Андрей, любивший молоденьких, на этот раз изменил своим пристрастиям и закрутил роман с дамой, чья юность оказалась далеко позади. Значит, вот на ту стайку девиц, не постеснявшихся явиться на кремацию в мини‑юбочках и обтягивающих футболках, не следует обращать никакого внимания.

Скорее всего это студентки, пришедшие отдать последний долг преподавателю. Три пожилые тетки в «английских» костюмах, сдержанно разговаривавшие с мужиком, нацепившим, несмотря на теплую погоду, плащевую куртку, тоже не подходят на роль страстных нимф. Вероятно, они коллеги или престарелые родственницы. Правда, Люда не называла точный возраст дамы сердца Калягина, сообщила просто, что той за сорок… А ведь пятьдесят, шестьдесят, семьдесят.., это все «за сорок».

Додумавшись до этого, я разозлилась на себя. Навряд ли Калягин страдал геронтофилией. Его любовнице, вероятно, едва пошел пятый десяток, а глядится она небось на тридцать.

Таких в толпе нашлось семь, элегантные, безупречно одетые дамы, в дорогой обуви и с красивыми кожаными сумками. Зря говорят, что самое сладкое время молодость, нет, лучшие денечки наступают в зрелости, когда достигнуто финансовое благополучие, а за спиной остались основные тревоги юного возраста. Студентки в мини‑юбочках хотя и демонстрировали всему свету длинные ножки, казались возле ухоженных дам постбальзаковского возраста лахудрами. Теперь оставалось сообразить, кто из дам «маркиза Помпадур», и эта задача оказалась самой тяжелой. Я решила по очереди подходить к каждой, заводить разговор и уже двинулась было вперед, но тут одна из студенточек, единственная из всех одетая не в крохотное платьице размером с носовой платок, а в черненькие брючки, подчеркивающие безукоризненно стройные ноги, девушка, которая до сих пор стояла спиной ко мне, повернулась, и я с изумлением узнала… Этти.

— Танюшка! — воскликнула свекровь и быстрым шагом подошла ко мне. — Вот уж не ожидала тебя тут встретить! Ты знала Калягина? Откуда?

Я подавила вздох, неудивительно, что перепутала Этти со студенткой. Свекровь выглядела восхитительно, стройная, с прямой спиной, молодежной стрижкой и задорно блестящими глазами.

— А ты откуда знала Калягина? — вырвалось у меня.

Этти спокойно объяснила:

— Учились вместе в вузе. Правда, потом очень долго не встречались, а в прошлом году понадобилось сына одной знакомой в институт пристроить, и мне дали телефон Калягина. Вот и начали приятельствовать по новой, ну а ты почему тут?

— Иди сюда, — пробормотала я, увлекая подругу на одну из боковых дорожек, — мне тебя господь послал.

Ну‑ка скажи, всех знаешь из присутствующих?

— В общем, да, а что случилось? — удивилась Этти.

— Слушай, — быстро зашептала я, — меня прислал Гри.

— Кто? — с невероятным изумлением воскликнула Этти. — Кри?

Я прикусила нижнюю губу, дед строго‑настрого запретил мне сообщать кому‑либо о том, что служу у частного детектива. Когда он озвучил категоричный приказ, я робко спросила:

— И Этти нельзя подробности рассказывать? Я привыкла делиться с ней всеми новостями.

— Тебе она ласковый пряник, — обозлился Гри, — а мне акула. Запри рот.

— Но почему, — недоумевала я, — разве стыдно бороться с преступностью? Пусть даже за деньги!

— У меня лицензии нет, — нехотя признался дед, — если слух поползет, неприятности могут начаться, налоговая придерется.

— Но ведь надо клиентов искать, — весьма разумно напомнила я, — значит, придется приподнять завесу тайны, а то странный бизнес получится: ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу, три обезьянки на комоде.

— У них еще четвертая подруга имелась, она на кладбище за излишнюю пронырливость оказалась, — рявкнул Гри, — вот оставшиеся и перепугались. Сам разберусь, кому говорить, а кому нет. Ты же на вопрос: «Где служите», спокойно отвечай: «Секретарем у директора фирмы».

Поступишь иначе, навлечешь на меня неприятности, тетеха.

— Кто такой Кри? — повторила Этти.

И тут на меня снизошло вдохновение, я начала лгать.

— Служу у владельца нескольких желтых изданий, он отправил меня на кладбище, поручил сделать репортаж об известном в Москве репетиторе. Понимаешь, хозяин получил такие сведения! У этого Калягина имелась любовница…

Этти без особого удивления слушала мои глупости, а я, болтая без умолку, только удивлялась полету собственной фантазии.

Выслушав мой торопливый рассказ, Этти кивнула.

— Давно думала, что тебе следует писать, все‑таки филолог. Попробую помочь, авось твой хозяин останется доволен. Давай разбираться. Вон там, у самого входа две тетки, Наташа и Женя, они никак не подходят. У одной в прошлом году была гинекологическая операция, и бабенку нынче при виде мужиков перекашивает, а другая лесбиянка со стажем, вечно к студенткам пристает. Рядом с толстым парнем в жилетке еще две красотки. Таня Коренева и Таня Бурмистрова. Обе делают карьеру, пишут на данном этапе докторские диссертации, все положили на алтарь науки, желают академиками стать. Эти ни за что не оторвутся от трудов на мужика. Вернее, на такого, как Калягин, он им без надобности, ковровую дорожку на пути к академической мантии не настелет, с публикациями не поможет и на членов ученого совета никакого влияния не окажет. Милым дамам ни Ален Делон, ни Брэд Питт, ни Олег Меньшиков не нужны, обратят внимание только на того, кто сумеет подтолкнуть их к высотам науки. Видишь, как жирного, в жилетке, обхаживают. Знаешь, почему?

— Нет, — пожала плечами я.

— Это Славка Кузнецов, — коротко пояснила Этти.

— Извини, мне это имя ничего не говорит.

— Действительно, — улыбнулась подруга, — он крайне влиятельный чиновник от науки, может зарубить любую диссертацию. Вот с ним наши Танюшки готовы на любые действия. Едем дальше. У катафалка, с роскошными розами в руках, Злата Поварова. Ну дама, за спиной которой два мужика, на шкафы похожие, увидела?

Я кивнула.

— Злата жена человека, имя которого лучше вслух не произносить, — вздохнула Этти. — Господин из бандитов, сначала просто кошельки тырил или квартиры грабил, не знаю, честно говоря, чем промышлял, а потом «сделал карьеру», спер что‑то совсем ценное, небось золотой запас России уволок или нефть из страны выкачал и сразу стал уважаемым членом общества. Ревнивый, жуть, Злату одну никуда не отпускает, с ней всегда охрана. Тут мы недавно компанией в ресторане были, очень я веселилась, видя, как ее стерегут. Сначала ищейки маячили у бедняги за спиной, каждое блюдо обнюхивали, оглядывали и по кусочку пробовали. Самый цирк начался, когда мы в дамскую комнату отправились. Один вперед побежал, дверь распахнул, помещение оглядел, даже за унитаз нос сунул, потом впустил Злату в кабинку и стал у дверцы с пистолетом в руках. Я чуть от смеха не описалась. Может, она и рада муженьку рога наставить, только с такой тотальной слежкой ничего не получится.

Даже если предположить на минуточку, что она сумеет договориться с секьюрити, упросит их каким‑то образом не стучать мужу, то представь себе реакцию любовника!

Он со Златой под одеяльцем, а вокруг вооруженные до зубов парнишки. Если же серьезно, то если со Златой чего плохое случится, охранникам не поздоровится, они «тело» наедине ни с кем не оставят.

Так, кто у нас еще остался? Галка Крапивина. Пустой номер, в марте замуж вышла, у нее с мужем полная любовь‑морковь. Аня Шорохова. Ну тоже маловероятно.

Она в Израиле давно живет, я очень удивилась, когда ее увидела. Наверное, приехала, позвонила Злате, а та ей и рассказала. Похоже, любовница не пришла, может, постеснялась, она небось не из наших, а может, Верки побоялась. Вон, смотри, чего выкаблучивает!

В этот самый момент гроб, сверкающий на солнце красными полированными боками, начали вынимать из катафалка. Вера, закутанная с головы до ног в черный широкий платок, завыла на высокой ноте.

— О‑о‑о, мамочка родная, за что, почему, о‑о‑о…

— Да уж, — хмыкнула Этти, наблюдая, как двое мужчин пытаются поставить на ноги грузное тело вдовы, — вот оно, простонародье. Раз похороны, значит, обязательно нужно выть и бросаться на гроб. Отвратительное неумение держать себя в руках!

— Зря ты так, — укорила я Этти, — все‑таки она жена, сама знаю, как тяжело хоронить мужа.

— И тем не менее ты не выла и не дергалась.

— У меня просто не было никаких сил, рыдала дома, когда все ушли, — прошептала я.

— Ты любила моего сына, — сухо ответила Этти, — причем по‑настоящему, была к нему очень привязана.

А у Веры с Андреем, во всяком случае, в последние годы никакой теплоты не наблюдалось. Жили рядом по привычке. Теперь же она кликушествует, и от этого особенно противно. Ладно, пошли.

— А это кто, не знаешь? — поинтересовалась я, украдкой показывая на женщину, прислонившуюся к автобусу.

— Нет, — покачала головой Этти, — наверное, из похоронного бюро, около водителя стоит, и цветов нет.

Пристроившись в хвост скорбной процессии, мы с Этти вошли внутрь холодного, гулкого зала. Полная дама со старомодной «башней» на макушке, навесив на лицо скорбное выражение, вещала хорошо заученный текст:

— Сегодня мы прощаемся…

Со всех сторон слышались деликатные всхлипывания, и только Вера орала почти на пределе голосовых связок:

— Андрюшенька, родненький, вернись…

— Эк ее разбирает, — поморщилась Этти, — ну спектакль, сейчас в обморок грохнется.

Словно услыхав последнюю фразу, вдова взвизгнула фистулой и рухнула. Но очень аккуратно. Вера не шмякнулась со всего размаху затылком о каменный пол, а тихонечко начала сползать по стене. Естественно, ее тут же подхватили под локти, поднялась суматоха, один человек нес воду, другой давил ампулы с нашатырным спиртом.

Баба с «башней», торопясь завершить процедуру в нужное время, нажала на кнопочку. Гроб с легким шуршанием уполз за занавески. Кульминационный момент оставили без внимания, потому что большинство присутствующих столпилось вокруг грузного тела Веры, безвольно лежащего на составленных стульях.

— Надо же, — зло ехидничала Этти, — ухитрилась на похоронах мужа сделать себя главным действующим лицом. В этом весь Верунчик, вполне в ее духе.

— Ты давно знаешь Калягину? — машинально поинтересовалась я, следя глазами за служащей похоронного бюро, которая тоже вошла в ритуальный зал. Водитель остался во дворе, а женщина стояла сейчас у задернутых занавесок, тех самых, за которыми скрылась домовина.

Лицо ее выражало неподдельную, совершенно не служебную скорбь.

— Так и Верка с нами училась, — принялась пояснять Этти, и тут ее окликнул мужчина в черном костюме, свекровь повернулась к нему, а я двинулась к сотруднице агентства, та внезапно развернулась и быстрым шагом пошла к выходу. Незнакомка стремительно пересекла пустое пространство около окон, а мне пришлось пробираться сквозь толпу, и я замешкалась, когда же выбралась наконец наружу, двор оказался пуст, только возле автобуса курил водитель.

— Простите, — бросилась я к нему, — тут около вас стояла женщина…

Шофер приветливо кивнул.

— Черненькая такая?

— Да, — обрадовалась я, — как ее зовут?

— Понятия не имею.

— Неужели? Она же вроде с вами приехала, от похоронного бюро.

— Нет, — помотал головой мужчина, — тут от агентства я один.

— Что же девушка около вас толкалась? — растерянно протянула я. — Вроде вы разговаривали с ней или я ошибаюсь?

Водитель отбросил окурок.

— Она подошла и спросила: «Калягина хоронят?»

Я ответил: «Лучше у родственников поинтересуйтесь».

А она замялась и бормочет: «Не знаю никого здесь, неудобно как‑то». Ну я пошел, посмотрел в путевом листе и ответил: «Катафалк заказывала Вера Калягина». Почему около меня осталась, не знаю, у нее спросите.

— Куда же девушка подевалась? Во дворе никого нет, — растерянно пробормотала я.

Мужчина махнул рукой в сторону центральной аллеи.

— Туда потопала, небось на выход двинулась.

Забыв поблагодарить словоохотливого собеседника и не простившись с Этти, я побежала по дорожке к видневшимся впереди воротам. Вокруг царила пустота, только пара девочек младшего школьного возраста разыскивали пропавшую кошку.

— Кис‑кис, Дуся, ты где, кис‑кис, — тонкими голосами звали дети животное.

Я выскочила на улицу и облегченно вздохнула, молодая женщина, которую я приняла за сотрудницу ритуальной конторы, садилась в довольно старенькие «Жигули» серо‑голубого цвета.

Отбросив в сторону всяческие церемонии, я подлетела к автомобилю и спросила:

— Простите, если не ошибаюсь, вы присутствовали сейчас на похоронах Андрея Калягина?

Незнакомка, уже успевшая устроиться за рулем, повернула голову. Я увидела вблизи ее лицо, фарфорово‑бледное, с легкой россыпью нежных веснушек на носу.

Покрасневшие, ненакрашенные глаза девушки выглядели больными, но они все равно были большими и красивыми, пухлый рот с сочными губами без слов свидетельствовал: его владелице нет и тридцати. Да и красивая шея, выглядывавшая из воротника черной блузки, могла принадлежать только молодой особе.

— Да, — ответила незнакомка, — а в чем дело?

— Я тоже провожала Андрея Львовича, — пояснила я, — извините, конечно, не подвезете меня чуток? Тут транспорта не дождаться, а до метро топать далеко.

— Конечно, — вежливо ответила незнакомка, — садитесь. Вам куда?

Я влезла в автомобиль и чуть не выскочила назад.

Внутри противно воняло. Через секунду стало понятно, что «аромат» исходит от «елочки», болтающейся на зеркальце. Оранжевый картон пересекала надпись, сделанная черными буквами: «cocos», а я терпеть не могу ничего, что имеет вкус или запах экзотического ореха. Мне делается не по себе даже при виде рекламы шоколадных батончиков. Стоит мужскому голосу вкрадчиво завести про «райское наслаждение», как мой рот мигом наполняется слюной, но не от того, что хочется немедленно слопать шоколадку, а от подобравшейся к горлу тошноты.

И вот теперь мне предстояло провести довольно большой промежуток времени, ощущая себя обезьяной под кокосовой пальмой. Все‑таки работа детектива не слишком приятна, выйти из машины я не имею права.

— Вам куда? — переспросила девушка.

Внезапно я почувствовала, как по спине побежали мурашки, в голове стало жарко, сердце быстро забилось, наверное, подобную сосудистую реакцию испытывают актрисы, стоя в кулисе и разглядывая в щелочку полный зал. Служительницы Мельпомены знают — если трясешься перед выходом на сцену, значит, удачно сыграешь. Но я ощутила подобное чувство впервые.

Губы раздвинула вежливая улыбка.

— Лучше скажите, куда вы направляетесь.

— Еду домой, — вздохнула женщина, — на Воронинскую улицу, это очень далеко.

— Ну надо же! — воскликнула я. — И мне туда! Вы в каком доме живете?

— Во втором.

— А я в четвертом квартиру снимаю.

— Удивительное совпадение, — ответила незнакомка, — случается же такое.

— Давайте познакомимся, Таня.

— Ася, — сказала водительница.

Некоторое время мы ехали молча, потом я попыталась осторожно завязать контакт.

— Вы давно знаете Андрея Львовича?

— Не слишком, — уклончиво ответила Ася, — училась у него.

— В Академии менеджмента и дипломатии?

— Нет.

— А где?

Ася ловко повернула налево.

— Калягин готовил меня в вуз.

— Да уж, — протянула я, — он умел это делать.

Ася искоса глянула на меня и неожиданно отреагировала на замечание:

— Вы сказали последнюю фразу таким тоном, будто Андрей Львович совершал нечто постыдное.

— Никогда, — спохватилась я, — просто я имела в виду, что Андрей Львович всегда всем помогал.

— Он был очень добрым, отзывчивым, — грустно пробормотала Ася, — а еще щедрым и ласковым. Сейчас подобные мужчины редкость.

— Так хорошо его знали?

Ася промолчала и сделала вид, будто полностью поглощена дорогой.

Я решила подъехать с другой стороны.

— Жена убивалась! Страх смотреть!

Ася не издала ни звука.

— Вот бедняжка! — фальшиво вздыхала я. — Наверное, у них любовь была.

Ася стоически не раскрывала рта.

— Не слишком Вера красива, — посыпала я солью рану, — толстая и немолодая уже, только говорят, Андрей супругу обожал.

Ася с непроницаемым лицом держалась за руль.

— Мне Этти рассказывала, — я не оставляла попыток выбить Асю из колеи, — она с Андреем Львовичем с институтской скамьи дружила. Знаете, что говорила?

Ася равнодушно пожала плечами.

— Нет.

— Сейчас такое выложу! — прикинулась я самозабвенной сплетницей.

— О мертвых говорят только хорошее, — отрезала Ася и покраснела.

Поняв, что скорлупа, в которую спряталась девушка, дала трещину, я удовлетворенно вздохнула и заявила:

— Что же плохого в настоящем, активном мужчине?

Вот Этти сказала, а уж она точно знает, Андрей Львович не чаял в жене души. Все для любимой делал, на руках носил, пылинки сдувал, пальто с себя снимал и в лужу ей под ноги бросал. Только у нее в последние годы какие‑то нелады со здоровьем начались, и ему пришлось заводить себе любовниц, исключительно для физиологического удовлетворения, естественно, ни о каких чувствах речи не шло! Болтают, будто Вера сама мужу их подыскивала и условие ставила: отношения не должны длиться больше полугода. Он ее слушался, потому как продолжал любить, обожать и лелеять!

Внезапно «Жигули» вильнули к обочине.

— Случилось что‑то? — фальшиво изумилась я.

— Жарко на улице, — дрожащим голосом сказала Ася, — вода в радиаторе вскипела, надо постоять в холодке.

И девушка принялась чиркать зажигалкой, ее рука мелко дрожала, пламя не зажигалось.

Я тоже вытащила сигареты и предложила:

— Давай попробую.

Ася безропотно отдала мне дорогое, похоже, золотое огниво, я ловко откинула крышечку, голубоватое пламя вырвалось наружу.

— Хорошенькая штучка, не копеечная, похоже. Дорого стоила? — нахально поинтересовалась я.

— Это подарок, — почти прошептала Ася.

— Небось от любовника, — с хамской бесцеремонностью заметила я, — эх, где мне богатенького папика найти. Ублажила бы старичка со всех сторон! Прямо облизывала бы. Жуть как нищета надоела! Но вечно на пути уроды попадаются, даже пиво им сама покупаю. Ходят же по земле пожилые мужчины со средствами, вопрос, где? Ты своего как нарыла? Экая зажигалочка крутая.

Внезапно Ася уронила голову на руль и судорожно зарыдала.

— Ты чего? — испугалась я.

Девушка не отвечала, плечи ее мелко‑мелко тряслись.

— На, возьми платок, — предложила я, — хочешь, за водой сбегаю? Или в аптеку сгоняю.

— Не надо, — еле слышно ответила Ася, — просто я устала и не скоро поеду дальше, тебе лучше сесть в другую машину.

Я замолчала, Ася вытерла заплаканное лицо и добавила:

— Иди на метро, тут в двух шагах станция, завернешь за угол и увидишь.

— Но нам на одну улицу, — напомнила я.

— Поеду не скоро.

— Ничего, я подожду, — прикинулась я идиоткой.

— Извини, мне хочется побыть одной, — решительно ответила Ася.

Я взяла зажигалку, лежащую на панели, и решительно спросила:

— Это ведь он тебе подарил?

— Кто? — дрожащим голосом спросила Ася.

— Андрей Львович Калягин.

— Откуда ты знаешь? — ахнула собеседница, в тот же момент прелестные огромные глаза девушки вновь стали наполняться слезами.

— Мне многое известно, — спокойно сказала я, — Андрей был твоим любовником, так ведь?

— Зачем вам подробности? — вжалась в дверцу Ася.

Я отметила, что девушка вновь перешла со мной на «вы», и задала следующий вопрос:

— Лучше ответь, ты любила его или просто так, для развлечения держала?

Ася посмотрела в ветровое стекло, вытащила сигареты и неожиданно призналась:

— Это единственный мужчина в моей жизни, все остальное, что было и что будет, не в счет, со смертью Андрея рухнул мир.

— Ты должна мне помочь.

— Вам? И в чем же? — попыталась взять себя в руки Ася.

— Видишь ли, я частный детектив, которого наняли для расследования обстоятельств гибели Калягина. Извини, что хамски беседовала с тобой, хотела разговорить, не раскрывая себя, но не вышло. Ты ведь, наверное, заинтересована в том, чтобы убийцы Андрея были найдены и наказаны?

— Кто вас нанял, жена?

— Неважно, какая разница! Человек, которому «пепел Клааса стучит в сердце». Надеюсь, ты читала книгу «Тиль Уленшпигель», — не к месту щегольнула я эрудицией.

— Это чушь, что Вера подбирала Андрею любовниц, вы выдумали гадость! — зло отозвалась Ася. — Мерзость и пакость.

Я кивнула.

— Да, специально, чтобы вывести тебя из равновесия, уж прости, пожалуйста. Кстати, как вы познакомились с Андреем? Где?

Ася выпустила струю дыма. Голубое облачко сначала покачалось под потолком, потом нехотя поплыло в открытое окно.

— Ничего особенного в нашем знакомстве нет, — вдруг начала она.

Я включила диктофон и стала внимательно слушать рассказ Аси.