Дарья Донцова

Глава 28

— Имейте в виду, — тарахтела девица, — легко не отмажетесь. Ишь, сунули мне сто долларов, и думаете, все?

Нет уж, несите сегодня еще! Да побольше! Пятьсот!

Очевидно, на том конце провода ей ответили решительное «нет», потому что Нина протянула:

— Ладненько, как хотите, только от меня секунду назад баба из милиции ушла, про машину спрашивала, красную, и прикидывалась, будто и не из легавки она вовсе. Я‑то, конечно, сделала вид, что верю, и ничего не рассказала, но ментярка небось недалеко утопала, можно и догнать.

Я стояла не дыша, больше всего боясь, что Нина распахнет дверь и обнаружит меня, прижавшуюся к косяку.

Из квартиры раздался смех.

— Ну вы и хитрюга. Нет, будет по‑моему, через двадцать минут возле метро, там есть пиццерия, прямо в зале. Ладно, ладно, хорошо, но не позже. Имейте в виду, не явитесь к назначенному сроку, сразу же двину в милицию, прикиньте, как следак обрадуется, а?

Я отпрянула от двери, вскочила в лифт, спустилась на первый этаж и рысью понеслась к подземке.

На небольшой площади, несмотря на накрапывающий дождик, бойко гудел маленький рыночек, я подбежала к мужику, торговавшему шаурмой, и спросила:

— Подскажите, где тут пиццерия?

Черноволосый и черноглазый продавец схватил лаваш, расстелил его не слишком чистой рукой на прилавке, поднял нож и ласково поинтересовался:

— — С кетчупом или майонезом?

— Спасибо, не надо, мне нужна пиццерия!

— Почему «не надо», — лучился улыбкой торговец, — хочешь курицу — ешь курицу, не хочешь, бери говядину, самая хорошая шаурма у Ахмета, везде дрянь, у меня первый класс.

И он с чувством поцеловал кончики пальцев своей правой руки.

— Я совсем не голодна, как пройти в пиццерию?

— Зачем она тебе? Там Рустам заправляет, грязно у него, шум, блям, блям, на кусочке теста маленький грибочек лежит, сыра нет, помидор гнилой, а воду он в свои бутылки вон из того крана набирает. Нальет на улице, а на ценнике стоит: «Чистая ключевая, из источника». Не верь, везде обман, на площади только Ахмет честный, остальным руки надо оторвать.

К ларьку неторопливо приблизился патруль.

— Сделай нам две со свининой, — раздался веселый голос.

— Вот видишь, — ткнул пальцем продавец в парней, одетых в синюю форму, — милиция у Ахмета покупает, к другим не идет, знает, где хорошо!

— Не балабонь, — сердито оборвал его один из сержантов, — да кетчупа с майонезом не жалей, а то в прошлый раз выдавил две капли.

— Подскажите, где тут пиццерия? — обратилась я к служивым.

— За угол зайдите, — ответил самый молодой, — палатку увидите, с кепками, следующий кабак «Итальянский рай» называется.

Я добежала до ярко‑красного павильончика, потом вернулась к лотку с шапками, купила серую бейсболку с козырьком, закрывавшим почти все лицо, нацепила ее и вошла в душный зал.

Шум тут стоял неимоверный. Из четырех динамиков, установленных в разных углах, неслась восточная музыка.

В центре кафе, составив несколько столов, веселилась компания студентов, у них при себе был бумбокс, из которого несся вопль диджея. И вообще, в крохотном помещении яблоку упасть было негде. Стараясь переорать музыку, посетители разговаривали громко, почти все курили, а на столиках стояли бутылки из‑под пива. Над баром парил плакат: «Не курить, распивать спиртные напитки запрещено».

Но зачем его прикрепили, оставалось непонятно, потому что лица присутствующих тонули в синем дыму, а бармен, он же официант, не делал никому замечаний.

Я хотела было сесть за свободный столик, но потом сообразила, что если стану маячить в харчевне просто так, то либо привлеку к себе внимание посетителей, либо меня хозяин выгонит. Поколебавшись несколько секунд, я попросила бармена:

— Сделайте мне кофе.

Черноволосый мужчина согласно кивнул, повернулся к шкафчику, вытащил пакет, и я тут же пожалела о своем заказе. В трактире, расположенном у метро, не было кофемашины, буфетчик собрался развести кипятком содержимое пакетика, наверное, вы встречали такой вариант, три в одном, немного коричневого порошка, пара кристалликов сахара и белая пыль под названием «сухие сливки». Когда сие «лакомство» только появилось в России, я решила, что лучше его ничего нет, во‑первых, быстро, во‑вторых, вкусно, в‑третьих, дешево. Предвкушая наслаждение, я сгоняла на оптушку, купила упаковку и состряпала чашечку напитка. Сразу стало понятно, что к настоящему кофе получившаяся гадость не имеет никакого отношения, жидкость имела светло‑песочный цвет, оказалась приторно‑сладкой и отчего‑то пахла жженой пластмассой. Потом, слегка поразмыслив и произведя в уме кое‑какие расчеты, я поняла, что сей «кофе» еще и очень дорог. Да, за порционную упаковку вы отдадите несколько рублей, но, если посмотрите на вес лакомства, а потом умножите количество граммов на сумму, то станет ясно: килограмм «раствора» идет почти по цене черной икры. К, тому же бурда была сделана в Сингапуре, что окончательно убило желание пить ее.

И вот сейчас мне подали именно такой вариант: стакан кипятка и пакетик.

Я отнесла добычу на столик, села и, чтобы не привлекать к себе внимания, разорвала хрусткую упаковку, вытряхнула ее содержимое в воду, перемешала, машинально глотнула и была приятно удивлена. Неожиданно напиток оказался вкусным, он пах, как кофе, выглядел так же, был в меру сладким. Удивившись, я принялась рассматривать пустой пакетик и нашла надпись: «Сделано в России». Ага, теперь понятно, наши производители решили потеснить сингапурцев с их ужасной бурдой. Что ж, я очень хорошо знаю, что российские продукты конкурентоспособны.

Когда на просторы бывшего СССР хлынуло продуктовое изобилие, изголодавшиеся граждане кинулись сметать яркие упаковки. Но очень скоро мы поняли, хоть турецкое печенье, польское мороженое, датская колбаса, вьетнамский шоколад и немецкое масло упакованы в приятные глазу коробочки да завернуты в блестящую бумагу, но ничего хорошего в этих продуктах, кроме внешней красоты, нет! Конфеты и зефир отечественных фабрик это здорово, копченая колбаса, сделанная на московских мясокомбинатах, восхитительна, а про мороженое или «Вологодское» масло и говорить нечего, ох, не зря кое‑кто из импортных производителей начал подделывать наш товар, выпускать его под хорошо знакомыми российскому потребителю названиями. Вот и кофе у нас получился лучше, кстати, как его название? Куплю такой домой! Хитрый Гри отнял у меня сахар, но против «Арабики» он ничего не имеет, пока детектив разберется, что в упаковке есть и песок, и сухие сливки…

Я расправила скомканный пакетик. "Кофе «Белый Арап». Сначала я удивилась. Господи, отчего его так назвали? Может, следовало подумать над другим наименованием, чтобы люди мигом поняли, перед ними наш товар. Затем я улыбнулась, белый арап — это кто‑то, отличный от других. Значит, верное название, не похож «Белый Арап» на произведенный в Сингапуре кофейный напиток, не чета ему по вкусу. И вообще, очень удобно, если вы любите «Арабику» с сахаром и молоком, можно спокойно брать пакетик на работу или в дорогу. «Белый Арап»… Белый Арап!!!

Следующая мысль вонзилась в мозг, словно гвоздь.

Белый арап! Может, убитый Никита Дорофеев имел в виду не человека, а кофе? Почему он, умирая, нацарапал именно эти слова? Какое отношение его убийца имеет к «Белому Арапу»?

И тут мои глаза приметили входящую в шалман Нину, я мгновенно опустила еще ниже козырек бейсболки, надеюсь, Косицына не увидит моего лица.

Бывшая кассирша не стала долго изучать зал, окинув присутствующих быстрым взглядом, она прошла в противоположный от меня угол и плюхнулась на стул.

Я скрипнула зубами от злости, женщина, к которой подошла Нина, сидела спиной ко мне. Я могла любоваться лишь ее довольно широкими плечами, обтянутыми черной кофтой. Волосы дамы прятались под шляпкой с круглыми полями. Ни лица, ни фигуры незнакомки не было видно, о чем она разговаривает с Ниной — не слышно, я‑то находилась в противоположном конце зала, впрочем, окажись парочка совсем рядом со мной, и то я бы не разобрала ни звука. В пиццерии слишком шумно, идеальное место для тех, кто не желает, чтобы его разговоры достигли чужих ушей.

Внезапно я увидела, что освобождается столик, расположенный около туалета, сообразив, что оттуда можно увидеть хоть часть лица собеседницы Нины, я собралась пересесть, но в этот миг что‑то холодное потекло мне за шиворот. От неожиданности я взвизгнула.

— Ой, простите, — забормотал парнишка лет шестнадцати, — водой вас случайно облил.

— Аккуратней надо, — недовольно буркнула я.

— Стакан наклонился, — принялся оправдываться мальчишка.

— А ты его прямо держи, — злилась я.

— Ну извините, я не нарочно же, с каждым случиться может. Слава богу, это не сок и не морс, простая минералка, мигом высохнет и следа не останется.

— Ладно, — сменила я гнев на милость, — сама знаю, что с кофтой ничего не произойдет, испугал меня просто.

Ну кому понравится, если его ледяной водой обдают!

Паренек развел руками:

— Я споткнулся, а стакан легкий, пластиковый, вот и поехал на подносе.

Я махнула рукой, взглянула на столик, за которым сидели Нина с незнакомкой, и бросилась к выходу. Пока я разбиралась с парнем, вылившим мне за шиворот холодную воду, дама в черной блузке и шляпке испарилась.

Вне себя от злости, я выскочила на улицу, вокруг роились люди, на многих женщинах была черная одежда, кое‑кто из дам, поглядев на хмурое, затянутое тучами небо, нацепил шляпку. Понимая, что из‑за дурацкого происшествия упустила незнакомку, я чуть не затопала ногами. Чтобы успокоиться, мне пришлось сесть возле пиццерии на красный пластмассовый стульчик и закурить.

Внезапно серые низкие тучи расступились и блеснуло солнце. Сразу стало веселей, я поправила бейсболку.

Следует признать, работа у Гри нравится мне все больше и больше. Разве можно ее сравнить с тягостным сидением в офисе, где полностью зависишь от капризов начальника. Да ладно бы только от него! К сожалению, у всех боссов имеются жены, считающие секретаршу мужа кем‑то вроде прислуги. «Дорогуша, сходите купите мне газет» или «Любезная, у вашего начальника на письменном столе пыль», «Купите консервов моей собачке», — требуют они, не моргнув глазом. Наверное, нужно сразу поставить зарвавшихся дамочек на место и хладнокровно отвечать: «Я не ваш секретарь, а помощница Ивана Ивановича, по поводу пыли же все претензии к уборщице».

Но мне не хотелось иметь врага в лице жены начальника, поэтому, стиснув зубы, я бегала в ларек и бралась за тряпку.

Гри же хоть и может вспылить, но никогда не унижает меня, я даже не заметила, как перешла со своим работодателем на «ты». И потом, расследовать преступления оказалось очень интересно, намного увлекательней, чем печатать дурацкие документы, посвященные проданным трубам, форсункам, или принимать факсы с цифрами.

Я выбросила окурок. Вот уж чего никак не ожидала, так это обретения увлекательной работы, и потом, оказывается, у меня талант, я умна, могу разговорить собеседника, выудить из него информацию, легка на подъем и почти всегда теперь пребываю в хорошем настроении.

Нет, как здорово, что Гри подвернул тогда ногу, я теперь совсем другая не только внешне, но и внутренне, и все благодаря ему.

— А‑а‑а, — понесся из пиццерии крик.

Я повернула голову. В харчевне явно что‑то произошло, посетители, жуя на ходу, выскакивали на улицу, один из мужчин чуть не упал на меня.

— Там пожар? — спросила я.

— Сейчас небось милиция явится, — невпопад ответил кавказец, — отволокут мигом в отделение, у них просто, раз темный, значит, чеченец, террорист, сколько раз объяснял: братцы, я армянин, в Москве с 1981 года, нет, тащат в отделение и орут: «Ща узнаешь, где раки зимуют».

— Зачем милиция придет? — удивилась я.

— Девка в пиццерии загнулась, — ляпнул армянин и был таков.

Я кинулась назад. В большом зале остались всего несколько человек, хозяин Рустам с бледным, даже синим, лицом кричал в телефон:

— «Скорая», да? Скорей давай, да, может, жива еще, да?

Два худощавых светловолосых парня стояли возле столика, за которым сидела Нина. На первый взгляд она выглядела нормально, но уже через секунду мне стало понятно: Рустам совершенно зря торопит врачей, Нина была мертва, мертвее некуда. Тело несчастной навалилось на стену павильончика, правая рука, странно вывернутая, свисала вдоль тела, глаза, широко открытые, выпученные, не мигая, уставились в одну точку, изо рта вытекала слюна.

— Что случилось? — воскликнула я.

Рустам, повесив трубку, нервно ответил:

— Молодая совсем, да, а гнилая! Вон, сердце заболело, да, только захрипела и бац, да, плохо, может, жива, да? В больницу свезут, вылечат, да?

— Нет, — коротко ответил один из светловолосых парней, — умерла она, похоже, отравили, вон как рот ей переклинило.

— На что ты намекаешь, да? — возмутился хозяин. — У Рустама продукты свежие, да! Мясо у своих беру, масло, яйца, первый сорт. Я тут третий год, да! Меня весь район знает! Больная, да! Может, наркоманка!

— Не похожа, — процедил второй парень, — что я, торчков не видел. Колька прав, отравили ее.

— Умные, да! — чуть ли не со слезами на глазах воскликнул несчастный Рустам. — Больше всех знаете! Доктора, да?

— Почти, — ответил первый юноша, — на пятом курсе медицинского учимся, потому и остались тут, думали, вдруг понадобимся. Может, конечно, и сердце схватило, только на отравление больше похоже.

— Я на эту девчонку внимание обратил, когда она сюда вошла, — подхватил второй, — хорошенькая киска, и на сердечницу совсем не походила, влетела на всех парах и шлеп за столик, больные так не бегают.

— Ои, горе мне, горе, — заломил руки Рустам.

Потом он вдруг замолчал и другим, совершенно нормальным голосом сказал:

— Слышь, ребята, давайте ее во дворик вынесем и на стул посадим, вон туда, где бачки. Вы же небось мертвых не боитесь?

Я поразилась метаморфозе, произошедшей с хозяином. Из его речи испарился сильный акцент, и он больше не вставлял через каждое слово «да».

— Ясное дело, навидались трупов, — ответил первый юноша, — только зачем? До приезда милиции нельзя ничего трогать.

— Милиция‑шмилиция, — отмахнулся хозяин, — скажем, во дворике умерла, не у Рустама в кафе. Я вам денег дам.

— Глупо очень, — хмыкнул второй студент, — вся площадь видела и слышала, как твои посетители с визгом разбегались. Нет, мой совет, оставь все как есть, а вот и менты.

Послышался звук шагов, и мужской голос равнодушно, как‑то устало спросил:

— Что здесь стряслось?

Я повернулась, тихо, бочком, просочилась за дверь, быть свидетельницей мне совершенно не с руки.

На улице неожиданно настало жаркое лето, тучи разбежались, вовсю шпарило солнце. Я, одевшая с утра слишком теплую одежду, мигом вспотела и решила съесть мороженое, благо рядом маячил лоток.

— Дайте рожок, — попросила я у продавца, мальчишки в белой полотняной куртке.

Тот открыл холодильник, выудил мороженое, хитро прищурился и сказал:

— Ежели заплатите пятьсот рублей, интересное расскажу.

Я от неожиданности чуть не выронила затянутый в целлофан пакетик.

— Кому?

— Так вам, — кивнул мальчишка, — чего, не узнали меня?

— Извини, — насторожилась я, — нет. Разве мы встречались раньше?

— Я только что воду на вас пролил, — засмеялся продавец.

— А‑а‑а, — сообразила я, — и что?

— Думаете, я такой неловкий, стакан на подносе удержать не могу?

— Со всеми случиться может, не дергайся, я уже забыла, одежда давно высохла, — успокоила я мальчика, — ерунда, не переживай.

Мороженщик хихикнул.

— И не парюсь совсем, мне велели вас облить и денег за это дали.

— Кто?!

— Информация стоит пятьсот рублей, — заявил продавец.

Поколебавшись, я вытащила кошелек. В портмоне лежали три тысячи «представительских», Гри велел тратить их на нужды расследования, более того, он сказал:

— Если понимаешь, что сведения интересные, плати, не стесняйся.

— Хорошо, — кивнула я, — только чек мне не дадут, как отчитываться?

— Никак, — хмыкнул Гри, — на слово поверю.

Поэтому сейчас я заколебалась, давать ли наглому пареньку столь большую сумму или поторговаться?

— Столько нету, — наконец заявила я, — триста хочешь?

Мороженщик сложил губы трубочкой и свистнул.

— Не, пятьсот, если вам охота разузнать, кто над вами пошутил, несите бабки, я всегда тут стою.

— Дорого просишь.

— Так за дело!

— А если мне и неинтересно вовсе?

— Чего тогда торгуетесь?

Делать нечего, пришлось вынимать купюру. Подросток внимательно поглядел ее на свет, поковырял ногтем, аккуратно сложил, засунул в висящий на поясе кошелек и завел рассказ:

— Подошла ко мне чувырла, расфуфыренная такая, и спросила:

— Хочешь заработать?

— Делать чего? — предусмотрительно поинтересовался торговец.

— Ерунду. Купить в пиццерии минеральную воду и по моему знаку вылить ее на девушку.

— На какую?

— В кафе сидит, бейсболку на себя нацепила, козырек опустила, думает, ее никто не узнает, — хмыкнула «заказчица», — у окошка устроилась. Я руку подниму и волосы поправлю, вот так. Как увидишь, опрокидывай на гадину воду.

— А если она мне по морде настучит? — заколебался парнишка.

— Так за что я деньги плачу? Впрочем, не бойся, дело ерундовое, подумаешь, минералка, со всяким случиться может, ну поорет пару минут. Ты ее, главное, отвлеки, чтобы в мою сторону не глядела.

— Зачем?

— Боже! Какой любопытный! Впрочем, ладно. Гадюка за мной следит, ее наняла жена моего любовника, мужик сейчас сюда подойдет, вот я и хочу, чтобы мы успели уйти, пока девка с тобой лаяться станет.

— Ладно, дело простое! — захихикал парнишка.

— Что за бред! — вспылила я. — Ни о каком муже я не слышала! Как эта чувырла выглядела? Она тебе не назвалась случайно?

— Паспорт показала, с пропиской!

— Да ну! И как зовут врунью?

Паренек с жалостью поглядел на меня.

— Ну ты даешь?! Ясное дело, ничего киса о себе рассказывать не стала, но ты можешь на нее посмотреть.

— Где?

— В пиццерии, у Рустама, до сих пор там сидит, мертвая. Кстати, не знаешь, кто ее, а? Я уже потом сообразил, что она меня обманула.

— Почему?

Мороженщик почесал в затылке.

— Когда тебя облил, я хорошо столик видел, где эта девка сидела. Специально так встал, чтобы условный знак не пропустить. Ну она волосы поправила, я стакан опрокинул, ты обернулась и давай вопить. А из‑за столика вовсе даже не мужик поднялся, а тетка, вся в черном и в шляпе. Пока ты кипела, баба убежала, а девка, что мне денег дала, сидеть осталась. Я тебя, сколько мог, отвлекал, думал, чувырла тоже сбежать хочет, но нет, она навалилась на стенку и ни с места.

— Не видел, куда тетка в черном понеслась? — в нетерпении воскликнула я.

— Вон, около газетного ларька Сеня сигаретами торгует, столик видишь маленький?

— Да.

— У него спроси.

— Почему?

Мороженщик скривился.

— Он тут ругался, остановиться не мог, эта, в черном, ему лоток снесла…

Я побежала к парню с сигаретами, оглядела его товар и решила завести разговор издалека.

— Отчего справа курево дешевле? Просроченное?

Сеня мрачно буркнул:

— Не кефиром торгую, табак долго хранится, пачки грязные, упали на асфальт, вот и пришлось себя в убыток Цену назначить, может, кто польстится. Кстати, внутри они чистые, с сигаретами ничего не случилось, только сверху в пятнах, бери, пользуйся моментом.

— Что же ты так поступаешь, — укорила я продавца, — пошвырял товар, этак ведь не разбогатеешь.

— О каком богатстве речь, тут бы на еду хватило, — надулся Сеня.

— Вот видишь, — не успокаивалась я, — дела и так плохо идут, а ты еще неаккуратен.

— Я тут ни при чем! Баба‑идиотка по улице неслась и мой лоток опрокинула. Охнуть не успел, пачки на асфальт попадали.

— И ты за ней не погнался? Отчего не потребовал компенсацию? Помнишь, как она выглядела?

Сеня нахмурился.

— В шляпе.

— Ну хоть сколько лет нахалке? — «дожимала» я Сеню.

— Хрен разберет, тощенькая девчонка. Джинсики, курточка…

— И шляпа?!

— Ага, — не усмотрел ничего странного в этом сочетании Сеня, — пронеслась вихрем, вскочила в «Жигули», и фр‑р‑р.

— Ты бы номер записал, — наседала я.

— А смысл, — мирно ответил Сеня, — такой хачмобиль типа такси, вон их сколько стоит! Близорукость у меня, вдаль плохо вижу, вот цвет помню, белый!