Дарья Донцова

Глава 5

На Москву тихо опустился вечер, но отчего‑то парадоксальным образом стало еще более душно, чем днем.

Я села в скверике у метро, вытащила сигарету, закурила и, провожая взглядом серо‑синий легкий дым, подумала, что ничего особо тяжелого в новой работе нет. Ну буду встречаться с разными людьми, имея в кармане включенный диктофон. Это вам не мучиться в школе и не бегать с подносом в кабинет к начальнику. Правда, я не слишком умело общаюсь с людьми, мне достаточно трудно свободно разговаривать с незнакомыми, но сегодня все получилось лучше некуда, я ни разу не застеснялась Нади, не стала сравнивать ее точеную фигурку со своей, не испытала комплексов… Интересно, почему? Может, от того, что ощущала себя на работе? Вот если бы я просто заявилась к Самсоновой в гости, тут уж точно сжалась в комок.

Би‑би, — коротко донеслось из торбы, я порылась в сумке и вытащила мобильный. На этом свете имеется лишь один человек, способный прислать мне SMS‑сообщение, Этти!

Со свекровью мне повезло феерически. В свое время бабы в учительской рассказывали про матерей мужей такое… Кровь сворачивалась в жилах, а по спине тек холодный пот от услышанного. Бесконечные упреки, фразы типа: «Вижу, мой сын сильно ошибся в выборе жены», поджатые губы, кислые мины… Как назло, мужья обожали своих родительниц и каждый раз заявляли супругам. «Не смей спорить с мамой, у нее разболится голова». У всех свекровей моих бывших коллег было слабое здоровье, ранимая нервная система и ядовитые зубы, которые они пускали в ход только тогда, когда оставались с невесткой наедине.

Этти оказалась иной. Начнем с того, что я не знаю, сколько ей лет. Свекровь родила сына неизвестно от кого. Вернее, она сама, естественно, знает имя отца, более того, была за ним одно время замужем, но распространяться о бывшем супруге не любит.

— Мы с Ильей прожили всего ничего, — как‑то в минуту откровенности призналась она, — а когда он бросил меня с крохотным Мишкой на руках, не оставил ни копейки денег, я вдруг сообразила, что совсем не знала мужа. Поэтому теперь всем говорю: мой сын неизвестно от кого, или, если хочешь, от неизвестного!

Когда я в первый раз увидела мать Миши, то приняла ее за его сестру. На кухне стояла тоненькая хрупкая девочка с копной каштановых кудрей.

— Это Этти, — улыбнулся Миша и, видя мое недоумение, добавил:

— Мама, твоя будущая свекровь.

— Здрассти, — растерянно брякнула я, крайне удивленная тем, что жених представляет мать по имени, без отчества и всяких церемоний.

— Привет, — весело ответила Этти, — топай к столу.

Ты чай с чем любишь, с лимоном или с вареньем?

С первой минуты Этти стала вести себя так, словно мы были одногодки. Спустя несколько месяцев мне стало казаться, что Этти чуть больше двадцати, она не занудничала, не поучала меня, не совала нос в кастрюли, не поджимала губы при виде плохо выглаженной рубашки Миши. Наоборот, спрашивала:

— Не надоело утюгом махать? Да брось, и так сойдет.

И вообще, пусть сам гладит, мужиков баловать нельзя.

Этти частенько подсовывала мне в карман денежки, приговаривая:

— Мишке не говори, это наше с тобой дело. Знаю, знаю, небось новую помаду хочется.

Родная мать не заботилась обо мне так, как Этти, свекровь вечно дарила какие‑то милые пустячки, а приходя в гости, всегда приносила шоколадные конфеты.

Этти единственный человек, перед которым я не стесняюсь раздеться. Меня смущал даже Миша, я всегда старалась нырнуть первой под одеяло, пока муж мылся в ванной. А с Этти я спокойно хожу в баню..

Она работает переводчицей, знает в совершенстве три языка, легко переходит в разговоре с немецкого на французский, а если надо, на английский. Миша же не сумел получить высшее образование, ему не достались материнские мозги.

Отец Этти был известный ученый, а мать поэтесса, в ее случае природа отдохнула не на детях, а на внуках.

Миша был замечательным, добрым, ласковым человеком, он много читал, но оказался не способен к систематическим занятиям, и ему очень повезло с мамой. Большинство родителей, увидав в дневнике у чада сплошные двойки, принялись бы наказывать ребенка, топать ногами и орать.

— Вспомни, из какой ты семьи! Не смей позорить память о дедушке и бабушке. Немедленно берись за ум, тебе нужно поступить в институт!

Да девяносто девять из ста матерей повели бы себя именно так, но Этти оказалась сотой, она спокойно спросила Мишу:

— Ты хочешь идти в вуз?

— Нет, — испугался Миша, — лучше в техникум, мне автодело нравится. — И Этти спокойно отвела сына по нужному адресу.

Муж говорил мне, что его никогда не наказывали, не ставили в угол, не читали нудных нотаций. Если честно, я завидовала супругу, мое детство было иным, мне не позволялось иметь собственного мнения, родители сами выбрали будущую профессию для дочери и велели идти в педвуз. Представляю, какую бы истерику закатила мама, услышь она от меня фразу типа: «Хочу стать портнихой».

Или: «Желаю учиться на парикмахера».

Да она бы сначала грохнулась в обморок, ну а потом потянулись бы дни, заполненные нудными беседами с припевом: «Интеллигентная девочка обязана иметь диплом о высшем образовании. Вспомни о родителях, дедушке‑ученом, бабушке…» Впрочем, нет, о бабуле бы промолчали, она‑то всю жизнь варила суп, пекла пироги и умерла на глазах у рыдающей от горя внучки, накрутив очередные котлеты. На взгляд моих родителей, мать отца не достигла никакого успеха, и сын, и невестка тихо презирали скромную старушку, что, впрочем, отнюдь не мешало им лакомиться изумительными борщами, поедать великолепные пирожки и надевать чистые, старательно отглаженные вещи. Бабуля имела в нашей семье статус домработницы, ее охотно ругали за ошибки и никогда не хвалили. Отец звал старушку коротко: «мать», а мама величала: «Анна Семеновна», ни разу на моей памяти она не обняла и не поцеловала бабушку, была с ней всегда холодно‑вежлива. Думаю, доживи мама до моего замужества, то никакого восторга при виде зятя не испытала бы, теща с удовольствием принялась бы указывать ему, лапотному, без диплома и высшего образования, на место у туалета.

Вот Этти другая, много вы найдете свекровей, которые, похоронив сына, окружат невестку‑вдову любовью?

А Этти после смерти Миши поддерживает меня, протягивает руку помощи. Если честно, то сейчас я просто живу за ее счет… Конечно, пытаюсь быть ей благодарной, но что я могу? Помочь свекрови убрать квартиру, помыть окна… И это все. Правда, я стараюсь изо всех сил, взвалила на плечи тяжелую физическую работу, таскаю Этти картошку, драю унитаз и ванну, мне очень хочется отплатить за добро, но это такая малость по сравнению с теми моральными и материальными подарками, которые я получаю от свекрови.

И сейчас надо позвонить Этти, она волнуется. Я потыкала пальцем в кнопки, но телефон не желал набирать номер, повторив пару раз бесплодные попытки, я догадалась изучить дисплей и поняла, что отсутствует сигнал сети. Все ясно, приняв SMS, телефон умер, баланс равен нулю, деньги на счету иссякли, и добрые сотрудники телефонной компании отрезали меня от связи. Сотовый превратился в бесполезный кусок пластмассы. Что мне сейчас делать? На дворе поздний вечер, наверное, не стоит ехать к Гри, он небось ложится спать, как все пожилые люди, рано. Да и что изменится от того, если я доложу начальнику о добытой информации завтра? В конце концов, рабочий день имеет границы.

Приняв решение, я спустилась в метро, без особых приключений добралась до нужной станции и села в троллейбус. Все сидячие места в салоне оказались заняты, пришлось устраиваться в хвосте, у огромного заднего окна, за ним маячила лесенка, по которой водитель в случае необходимости может залезть на крышу.

Двери троллейбуса начали медленно закрываться, и тут на тротуаре нарисовался мужчина, одетый, несмотря на духоту, в черный костюм и кепку, в руках вспотевший дядька держал пузатый портфель. Оставалось лишь удивляться, где мужик раздобыл сей раритет.

Желая попасть в троллейбус, «костюм» несся к остановке, но не успел он добежать, как водитель, очевидно, не поглядевший назад, преспокойно стартовал. А может, шофер сделал вид, что не видит «клиента», увы, встречаются такие мерзопакостные индивидуумы, они спокойно смотрят, как вы подлетаете к дверям, и.., хлоп, задвигают створки из чистой вредности. Очевидно, сейчас за рулем восседал именно такой экземпляр, небось хихикает в кулак, страшно довольный собой.

— А ну слазь немедля! — заорала кондуктор, выскакивая в проход.

— Вы ко мне обращаетесь? — изумилась я.

— Кому ты нужна, — рявкнула баба в форме, — стоишь и стой, вон дурак уцепился.

Я глянула в окно. Мужчина в костюме решил во что бы то ни стало воспользоваться ускользающим от него троллейбусом, наверно, он опаздывал на жизненно важное для него свидание, потому что как иначе объяснить поведение взрослого человека, который ухитрился вскарабкаться на лесенку и ехать на ней, держась одной рукой за ступеньку?

— Ваще, кретин, — бесновалась бабища, — идиот!

Мужчина, естественно, не мог слышать ее реплики, но он понял, что тетка злится, прижал портфель грудью к лестнице и стал рыться в кармане.

— Ща из‑за дурака машину придется тормозить, — всплеснула руками кондуктор и погрозила «зайцу» кулаком.

Тот закивал, заулыбался, потом приложил к стеклу клочок бумаги. Мы с кондукторшей синхронно прищурились.

— Что он демонстрирует? — удивилась я.

— Проездной, — заорала во весь голос баба, — единый!

Каким‑то образом «внештатный» пассажир воспринял реплику. Он заулыбался, закивал, затряс головой, всем своим видом объясняя: «Я не заяц, а честный человек, имею право ехать вместе со всеми, извините, господа хорошие, что отвлек ваше внимание».

— Михалыч! — заголосила тетка и понеслась по проходу. — Тормози, тама придурок катит!

Пассажиры начали хихикать, а мне стало жалко явно законопослушного дядечку. Я, приди мне в голову дикая идея раскатывать по улицам, вися на внешней стороне троллейбуса, вела бы себя точно так же. Внезапно к глазам подступили слезы: ну отчего я родилась такой недотепой? Почему я не умею дать отпор нахалу или наплевать на общепринятые нормы? Другие преспокойно нарушают закон и счастливы…

Троллейбус замер, потом с шипением распахнул дверь, я вышла на улицу. Ну и жарища! Наверное, из‑за погоды у меня отвратительное настроение.

Еле передвигая гудящие ноги, я доплюхала до подъезда и увидела две пожарные машины, желтый микроавтобус с надписью «Мосгаз» и милицейский «рафик». Рядом толпились возбужденные соседи.

— Вот она! — заорала Нинка Егоршина из семидесятой квартиры. — Гляньте, Танька явилась!

Толпа повернулась, через секунду я оказалась в центре людской массы, меня хлопали по плечу, кто‑то лез целоваться, две бабки рыдали в голос.

— Ну, повезло!

— Жива осталась!

— Ой, беда, беда…

Я растерянно слушала выкрики и ничего не понимала. У нас хорошие отношения с соседями, но с какой стати они встречают меня так, словно я прилетела из космоса, спася человечество от нашествия инопланетян?

— Ну‑ка, граждане, посторонитесь, — раздался властный голос, и ко мне протиснулся парень лет тридцати, в джинсах и свитере. — Татьяна Ивановна Сергеева?

Я кивнула.

— Квартира номер шестьдесят два ваша?

— Да.

— Следуйте за мной.

Ничего не понимая, я вошла в подъезд и сразу ощутила запах гари. Лестница выглядела ужасно, по ступенькам бежали струйки грязной воды, тут и там виднелись черные пятна.

— Что стряслось? — поинтересовалась я у парня.

— Это у вас следует спросить, — ответил устало спутник и ткнул пальцем влево, — глядите.

Я уставилась в указанном направлении и взвизгнула.

Входная дверь в мою квартиру отсутствует, впрочем, самой «двушки», можно считать, что нет. Черные обугленные обои свисают со стен, дверь между кухней и комнатой исчезла, мебель в саже, стекла разбиты, и по всему помещению гуляет теплый майский ветерок.

— Это что? — прошептала я, оседая прямо на грязный пол. — Что? Вы кто?

Парень вздохнул:

— Участковый, газ закрывать надо, когда уходишь!

— Я всегда поворачиваю кран!

— А сегодня забыла.

— Нет, я очень аккуратно его закрутила.

— Значит, подтекал он, — растолковывал милиционер. — Ты форточки захлопываешь, когда убегаешь?

— Конечно, обязательно, я очень аккуратна, всегда окошки проверю, краны в ванной и туалете, газ… Только потом дверь запираю.

— Похвальная предусмотрительность, — хмыкнул участковый, — но сегодня она тебя подвела. Потом разберемся, что к чему. Но, похоже, дело простое. У тебя плита какая?

— Импортная, очень хорошая, свекровь отдала.

— Давно ставила?

— Нет.

— Когда?

— Ну, совсем недавно Этти себе новую купила, а мне старую отдала, — пустилась я в объяснения. — Раньше‑то здесь отечественная была, духовка не работала, ручки не поворачивались…

— Газовика вызывала подключать? — протянул сотрудник милиции.

— Дорого очень, — вздохнула я, — дядя Леня из семидесятой поставил, он умеет, там дел на пять минут оказалось.

— «Дядя Леня, он умеет», — передразнил парень, — ну и гляди теперь, что вышло! Естественно, хреновый специалист твой дядя Леня. Ты шланг фирменный, в оплетке с гайкой, купила?

— Нет, — прошептала я, — обычный резиновый, другой денег больших стоит, дядя Леня его проволокой приделал.

— Сэкономила, значит, — припечатал милиционер, — скажи спасибо, что самой дома не было, вовремя ты по мужикам шляться пошла.

— Я на работе была, — оправдывалась я, — мне и в голову не придет романы крутить!

— Плевать, где тебя носило! — рявкнул милиционер. — Хоть у черта на именинах плясала, соседи тут пару часов выли, не знали, где гражданку Сергееву искать.

— Так что случилось? — еле ворочая языком, спросила я.

— Ты закрыла в квартире все форточки, а из плохо приделанного шланга потек газ, потом холодильник, видно, в очередной раз включился, искра проскочила, ну и бабахнуло, — объяснил участковый, — скажи спасибо, что не ночью дело приключилось, лежала бы сейчас на полке.

— Какой?

— В морге, — рявкнул парень, — «мы лежим в аккуратненьком гробике, ты костями прижалась ко мне…».

Тебе еще повезло!

— В чем? — тупо поинтересовалась я.

— Сама жива и соседские квартиры целы, а то не расплатиться бы тебе вовек с людьми, — неожиданно сочувственно ответил участковый, — не дрожи, сделаешь ремонт и заживешь лучше прежнего. Ладно, вызову тебя повесткой. Изволь моментом явиться.

С этими словами он развернулся и ушел. Я осталась одна. Только сейчас до меня дошел ужас случившегося: я лишилась квартиры, своего единственного богатства, места, наполненного уютом и воспоминаниями о муже.

Денег на ремонт нет… И ночевать мне негде.

В горле запершило, кашель начал раздирать легкие, еле живая от невероятных приключений, случившихся за день, я выползла во двор и плюхнулась на покосившуюся лавочку. Уж и не знаю, сколько времени просидела я в ступоре. Милиция и пожарные уехали. Покидая место происшествия, все обещали мне неприятности типа вызова к следователю. Потом к лавочке подошел дядя Леня и сурово заявил:

— Ничего я тебе не ставил.

Я захлопала глазами, а он нервно продолжал:

— Плиту помог наверх впереть, это чистая правда, а шланг не прикручивал, дело это противозаконное и .опасное, никогда ничем таким не занимаюсь.

— Но как же, — забормотала я, — еще на бутылку взяли и объяснили, что лучше не в оплетке трубку покупать, а простую резиновую, хорошо помню ваши слова:

«Ты, Танюшка, на ерунду деньги не трать, так приверчу, без гайки, проволокой обойдемся, сойдет, я у полдома плиты устанавливал, и все нормально».

Дядя Леня побагровел.

— Ишь, разболталась! Кто видал, что я тебе помогал?

Вдвоем на кухне были.

Я заморгала.

— Свидетелев нет, — закончил сосед, — ты набрехала по дури ерунду, но я не в обиде, понимаю, стресс! Делов с тобой я не имел, закон знаю, к газу не подхожу. Так‑то, и не смей меня обклеветывать, по роже схлопотать за длинный язык можно.

Высказавшись, он ушел, я осталась одна, сырость начала заползать за воротник, нужно идти домой, лечь в кровать, чтобы отдохнуть от тяжелого, муторного дня. За последние месяцы, которые провела без работы, я отвыкла от постоянной суеты, в жизни безработного есть один положительный момент — он может совершенно спокойно вздремнуть днем, но сегодня мне не удалось даже присесть, и съела я всего два пирожка. Желудок свело судорогой, я решительно встала, ну хватит торчать на скамейке, надо идти домой.

Шагнула к подъезду, и тут я внезапно поняла: идти некуда. Ночевать в изуродованной пожаром квартире невозможно, там грязно, ужасно пахнет, двери нет… Я обвалилась на скамейку, мне что, маячить тут всю ночь?

Скорчиться на лавке? Я бомж! Что делают люди, оставшиеся без жилплощади? Куда обращаются? Этти!

Встряхнувшись, я отправилась на пожарище и попыталась спокойно оценить размер беды. Кухни нет, в квартире отсутствуют стекла и входная дверь, запах стоит такой, что кашель начинает душить уже на лестнице, вся мебель, вернее, ее останки покрыты толстым слоем сажи, немногочисленные носильные вещи безвозвратно испорчены, а на полу лужи, пожарные не пожалели воды.

Я стояла в коридоре, прижав ладони к щекам. Моя бабушка, увидев, что внучка плачет от обиды или отчаянья, всегда спокойно говорила:

— Не убивайся, Танечка, а скажи себе: «Разве это горе, так, маленькая беда, наплюем и дальше заживем».

— Что же, по‑твоему, горе? — возмутилась я один раз, обозленная бабушкиным оптимизмом.

Она мягко улыбнулась.

— Вот на этот вопрос не отвечу, для каждого оно свое, придет — не спутаешь, только и горе ерунда, все пережить можно, главное, не бояться и знать: плохо всегда не бывает, ночь пройдет, солнышко появится.

Интересно, как бы отреагировала бабуля на пожар?

И что мне делать? Я схватила телефонную трубку, слава богу, аппарат у меня стоит в прихожей, у самого входа, он сейчас весь покрыт копотью, но работает, пальцы быстро набрали хорошо знакомый номер, тут же раздался веселый, бодрый голос Этти:

— Здравствуйте, пока не могу ответить на ваш звонок, если оставите свои координаты, непременно свяжусь с вами.

Моя свекровь включает автоответчик лишь в одном случае, когда у нее мигрень, приступы мучают Этти по два, три дня, несчастная лежит в кровати, закутавшись в одеяло, любое движение вызывает у нее боль. Ни одно лекарство не способно принести облегчения. В свое время Этти обежала врачей и, узнав, что за изобретение медикамента, способного купировать мигрень, обещана Нобелевская премия, поняла: ей следует самой бороться с болезнью. В отличие от меня Этти не подвержена приступам депрессии, поэтому через некоторое время свекровь приспособилась, теперь, ощутив первые признаки головной боли, она включает автоответчик, вырубает дверной звонок, выпивает лошадиную дозу снотворного и через определенное время просыпается здоровой, главное, чтобы никто не помешал спать, в противном случае мигрень растянется на неделю. Все знакомые Этти великолепно знают: если услышал по телефону запись, то больше не трезвонь, соединись с подругой через сутки.

Я прижала трубку к груди, к Этти не пойти. Конечно, если все же я наберусь окаянства и растормошу бедолагу, то она ни за что не станет сердиться, наоборот, примется жалеть меня, оказавшуюся в ужасном положении, но потом Этти свалится на неделю: способ со снотворным срабатывает лишь один раз. И что делать? Подругу жаль, но ведь и ночевать негде.

И тут телефон затренькал.

— Да, — ответила я, собираясь сказать невидимому собеседнику: «Вы не туда попали».

Уже давно мне никто, кроме Этти, не звонит.

— Эй, дурында, — раздался голос Гри, — хороша канашка! Жду ее с отчетом, а она дома дрыхнет! Совсем обнаглела! Забыла, что у меня работаешь? Плюхнулась у телика с пивом и чипсами…

Слезы градом хлынули из глаз, изо рта вырвалось невнятное бормотание.

— Ты чего? — сбавил тон Гри.

— Ничего, — разревелась я, — у меня квартира сгорела! Газ взорвался, жить негде! Господи, за что мне такое, за что, за что?!!

— Ну, блин, — в сердцах рявкнул Гри, — живо говори свой адрес, тетеха! Хорош сопли развешивать! Только день проработала, а уже надоела!